Калевала. Эпическая поэма на основе древних карельских и финских народных песен. Сокращенный вариант - Элиас Лённрот

края родные.

С ним кователь Илмаринен,

с ним беспечный Лемминкяйнен

веслами гребут усердно,

лодку двигают упорно.

Тут промолвил Лемминкяйнен:

«Помню времена иные:

там гребцу воды хватало,

там певцу хватало песен».

Вековечный Вяйнямёйнен

слово молвил, так заметил:

«Рано пенью предаваться,

ликовать пока не время».

Тут беспечный Лемминкяйнен

напевать, несчастный, начал,

куковать, нескладный, взялся.

Пенье слышалось далеко,

разносился крик над морем,

до шести летел селений,

за семью звучал морями.

Там сидел журавль на кочке,

на болотном бугорочке,

пересчитывал суставы,

поднимал высоко ноги.

Встрепенулся весь от крика,

от чудовищного пенья.

Сам издал он звук ужасный,

испустил мотив поганый,

поднял на ноги всю Похью,

разбудил дурную силу.

Поднялась хозяйка Похьи,

к каменной горе метнулась,

побежала к медной варе.

Так и есть: украли сампо,

взяли крышку расписную.

Оснащает лодку Похьи,

в путь готовит челн военный.

Вековечный Вяйнямёйнен

молвит, сидя у кормила:

«Ой ты, муж из рода Лемпи,

мой товарищ наилучший,

поднимись на кончик мачты,

посмотри вперед на небо,

посмотри назад на море,

чисты ли границы неба».

Беззаботный Лемминкяйнен

поднялся на кончик мачты:

«Там на море остров виден.

Ястребы там – на осинах,

на березах там – глухарки».

Молвил старый Вяйнямёйнен:

«То не ястребы на ветках,

не глухарки на березах.

Это Похьелы герои».

Думает герой, гадает,

как тут быть и что тут делать.

Сам полез в карман за трутом,

отыскал свое кресало,

вытащил кремня кусочек,

трута крохотный комочек,

за плечо закинул в море,

через левое забросил:

«Пусть из них скала возникнет,

встанет остров потаенный».

Вот несется лодка Похьи,

пробирается сквозь волны,

натыкается на луду,

на скалу садится прочно:

деревянный челн разбился,

развалился, стоопружный.

Ловхи, Похьелы хозяйка,

крылья птицей распластала,

ввысь большим орлом взлетела.

Машет крыльями широко,

гонится за лодкой Вяйно:

бьет одним крылом по тучам,

бьет другим крылом по волнам.

Вяйнямёйнена настигла,

обхватила кончик мачты —

чуть корабль не повалился,

чуть не лег бортом на волны.

Вековечный Вяйнямёйнен

вымолвил слова такие:

«Ой ты, Похьелы хозяйка,

поделить согласна ль сампо?»

Молвит Похьелы хозяйка:

«Сампо я делить не стану!»

Цепко ухватила сампо,

силится из лодки вырвать.

Старый вещий Вяйнямёйнен

понял, что пора настала:

выхватил весло из моря,

им по чудищу ударил —

раздробил орлу все пальцы,

цел остался лишь мизинец.

Воины с крыла свалились,

бухнулись герои в море.

Сам орел низвергся с мачты,

в лодку с высоты сорвался,

как с березы копалуха,

как с еловой ветки белка.

Тут же к сампо потянулся,

цапнул пальцем безымянным,

опрокинул сампо в море,

самомолку расписную.

Раздробилось сампо в море,

мельница с узорной крышкой.

Многие из тех кусочков,

из больших обломков сампо,

глубоко ушли под воду,

полегли на тине черной:

стали там воды богатством,

достояньем царства Ахто.

Видит старый Вяйнямёйнен:

зыбь морская их качает,

к берегу бурун толкает,

волны на песок выносят

сампо мелкие осколки,

крышки расписной обломки.

Тут возрадовался Вяйно:

«Вот где семени начало,

счастья вечного истоки,

тут и пашни, и посевы,

тут и жизненная сила!»

Перенес кусочки сампо,

крышки расписной обломки,

на конец туманный мыса,

на далекий остров мглистый,

чтоб росли и умножались,

поднимались, наливались,

чтобы стать ячменным пивом,

стать ковригами ржаными.

9

Злая Ловхи похитила солнце и луну, пока те замерли, слушая кантеле, и заперла в железной горе, а затем украла и огонь из печей В Калевале наступили вечная тьма и холод • Укко – верховное божество – удивился отсутствию светил, высек на небе искру и дал ее баюкать воздушной фее, но та выронила искру из рук • Вяйнямёйнен с Илмариненом пошли искать искру, но узнали, что ее проглотила щука

ЕКОВЕЧНЫЙ ВЯЙНЯМЁЙНЕН

пораздумал, поразмыслил:

«Вот теперь сыграть бы можно,

в руки взять веселья короб.

Только кантеле исчезло,

радость навсегда осталась

где-то на усадьбах рыбьих,

меж каменьев лососевых,

у властителей подводных».

Вековечный Вяйнямёйнен

к дому своему шагает,

свесив голову понуро,

шапку наклонив печально.

Проходя лесной поляной,

пробираясь вдоль опушки,

он услышал плач березы,

сетованья свилеватой.

Спрашивает, вопрошает:

«Почему, береза, плачешь,

пышная, о чем горюешь,

жалуешься, белый пояс?»

Так ответила разумно,

так зеленая сказала:

«Некоторые считают,

говорят вокруг иные,

будто я живу в веселье,

будто в радости ликую.

Я же, тонкая, в заботах,

в вечных муках пребываю,

проживаю дни в печалях,

в горестях своих всегдашних.

Ведь ко мне, туманной, часто,

ведь ко мне, бедняжке хрупкой,

дети быстрых дней весенних

шумной стайкой прибегают,

ствол мой сочный подрезают,

белую кору кромсают.

Летом пастухи дрянные

белый пояс мой сдирают,

кто – на туес, кто – на ножны,

кто – на кузовок для ягод.

Ведь ко мне, туманной, часто,

ведь