Блуждающие огни - Чарльз де Линт

Может, и она подключится к моей борьбе с подонками, но это уж как ей захочется. Я ей все объясню - и плюсы и минусы, а она пусть сама решает. И мы вовсе не должны кого-то убивать. Я убиваю только тогда, когда негодяи вроде тебя или твоего брата не оставляют мне выбора. А большей частью я просто превращаю тех, за чей счет питаюсь, в таких слабцов, что они долго никого не могут обижать. Правда, время от времени я к ним наведываюсь - надо же девушке подкормиться, и, если выясняется, что они опять взялись за старое, снова довожу их до анемии. Обычно они делают свои выводы. Ну а если нет… что ж, тут-то и приходит на подмогу кол.

Что меня огорчает? Ладно, я тебе скажу. Это связано с Пасхой. Я была помешана на Пасхе - обожала все приготовления к ней. Наверно, потому что Пасха вроде Хэллоуина - такой же серьезный праздник, только без всяких маскарадов. Мне повезло, что я терпеть не могла наряжаться во всяких страшилищ. Представляешь, что бы я сейчас делала, если бы даже мысль о вампирах выворачивала меня наизнанку! Мне бы уже давно пришел каюк. Но на Пасху мне тошно! Надо обходить стороной лавки с пасхальными витринами - это нелегко, но уж спасибо и за то, что меня страшит не Рождество - ведь в самую Пасху я притворяюсь больной.

Апплес увидела, что глаза у Гейджа под закрытыми веками задвигались. Она не встала, так и осталась на коленях у его плеча, только потянулась, взяла остро заточенный кол и высоко его подняла. Гейдж открыл глаза.

- Как… как ты можешь теперь жить… такая? - спросил он.

Апплес вздрогнула. Выходит, он слышал все, что она говорила; этого она никак не ожидала. Она вела этот разговор, только чтобы скоротать время. А еще потому, что больше ей не с кем было поделиться своими переживаниями.

- А что мне делать? Только податься туда, куда я сейчас тебя отправлю, - ответила она.

- Скорей бы уж!

Когда Апплес услышала эти слова, на нее нахлынули страшные воспоминания. В каком кошмаре она сама пребывала те три дня, когда из умершей превращалась в себя теперешнюю! Словно старалась выкарабкаться из вязкой грязи осознания того худшего, что люди способны сделать друг другу. Но грязь вновь и вновь засасывала Апплес с головой. Ей казалось, что она так мучается не три дня, а целую вечность. От этих кошмаров она смогла опомниться, только когда решительно выкинула их из головы.

Как это ей удалось тогда все забыть?

Впрочем, сейчас важнее, как ухитриться забыть снова. Чем скорей, тем лучше.

- Радуешься, что сдохнешь, потому что ты слизняк.

- И со своей сестренкой ты это сделаешь?

- Да что ты знаешь обо мне и о моей сестре? И, размахнувшись сильней, чем было нужно, она всадила ему в грудь кол. Он уже давно был мертв, а она еще долго сжимала кол дрожащими руками, загоняя его все глубже.

Наконец Апплес выпустила кол из рук и опустилась на пятки. Поднявшись, она втащила труп в машину, обтерла руль, чтобы на нем не осталось отпечатков ее пальцев, намочила тряпку в бензине, сунула ее в бензобак и подожгла.

Когда прогремел взрыв, Апплес была уже далеко и быстро шагала, направляясь к городу. Она не оглянулась, не замедлила шаг. Мысли ее блуждали в той тьме, которую снова пробудил в ее памяти Гейдж.

Разве она посмеет обречь на эти муки Кэсси? А если не посмеет, как ей дальше быть одной? В первый раз после того, как ее превратили, Апплес не знала, что ей делать.

У Апплес есть от меня секрет, и я знаю, что это.

Ее настоящее имя Апполина, но все зовут ее Апплес, так же как меня все, кроме мамы, зовут Кэсси, а не Кассандра. Мама же всегда называет нас полными именами. Но секрет не в том, как зовут мою сестричку. Он гораздо важней, чем наши незаурядные имена.

Моя сестра потрясающе хладнокровна - мне ни за что такой не стать. У меня врожденный дефект - одна нога короче другой, так что приходится все время носить шину, страшную, как у франкенштейновского* [Франкенштейн - герой одноименной повести Мэри Шелли (1818) и основанных на ней фильмов - создатель человекоподобного чудовища.] монстра. Во всяком случае, так меня дразнят все ребята. «Вон идет невеста Франкенштейна!» - кричат они, когда я выхожу на перемену, а я всегда выхожу последней. Хорошо еще, что Апплес этого не слышала, она бы их так отделала! Но как можно бить за прозвища?

А еще у меня астма в тяжелой форме, так что я должна всегда иметь при себе ингалятор. Если бы даже нога у меня была нормальной, я все равно не могла бы бегать. Когда приходится возиться с чем-нибудь тяжелым, я сразу начинаю задыхаться, но мне еще везет - в больницу я попадаю редко, только если уж меня чересчур прихватит.

Я знаю, что нельзя оценивать людей по их физическим данным, но мы же все поступаем именно так, верно? А если ты не способна на самое простое - бегать и нормально дышать, то большинство людей тебя вообще в расчет не принимает. Как только у тебя замечают какой-то физический дефект, сейчас же начинают думать, что ты вообще дефективная. Некоторые со мной разговаривают чуть ли не по слогам, а моих ответов вообще не слушают.

Только не подумайте, что я себя жалею! Нет! Честно! Я просто рассуждаю логически. Все и всегда будут считать меня этакой придурковатой малышкой - дышать нормально не может и припадает на одну ногу. Пусть я доживу даже до восьмидесяти, но и в конце этой долгой жизни мне придется сознавать, что я неполноценная.

Одна Апплес никогда не относилась ко мне как к дефективной, даже если мы ссорились, впрочем, ссоримся мы очень редко. В это, конечно, трудно поверить, потому что большинство братьев и сестер обычно ругаются и ссорятся без конца. Но у нас этого не бывает. Мы отлично ладим и почти на все смотрим одинаково. Во всяком случае, так было до того вечера, когда моя сестра пошла на концерт Брайена Адамса. Апплес отправилась туда со своими друзьями, а вернулась… только через четыре дня. Представляете, что было с мамой и папой? Я-то просто ужасно беспокоилась и, наверно, потом немного обиделась на нее за то, что она так и не объяснила мне, где же она была.

- Не потому что не хочу говорить, - сказала она. - Не могу! Эти четыре дня для меня как большая черная дыра!

Но я знаю - кое-что она помнит. Просто считает, что мне это не переварить.

Вот с тех пор она и изменилась. Но изменялась не постепенно, с течением времени, как бывает со всеми, когда становишься старше, перестаешь играть в Барби и начинаешь слушать настоящую музыку. Нет! Она изменилась внезапно. Апплес всегда была острой на язык, но теперь, после этой четырехдневной отлучки, она превратилась в такую уверенную девицу - палец в рот не клади! Я все равно ее обожаю, но чувствую, что надо привыкать к сестре заново.

И это было бы не так трудно, но у Апплес вдруг оказалась масса секретов. Самые простые вещи стали вызывать у нее какую-то странную реакцию. Ну, например, не могу забыть, как она изменилась в лице, когда однажды перед обедом я призналась, что я теперь вегетарианка. Просто не могу смириться с тем, что ни в чем не повинных животных убивают, чтобы мы могли жить-поживать. «Скажи мне, что ты ешь, и я скажу, кто ты», - заявила я своим и только много позже поняла, отчего у Апплес сделалось такое страдальческое лицо.