Супчик от всех бед - Рената Вельш
Шрифт:
Интервал:
— Почему бабушка сама не пойдет учиться в университет, если для нее это так важно? — спросила она наконец.
— Потому что она уже старая, — ответила мама как-то слишком быстро.
— Но ведь есть же и совсем старые люди, которые учатся в университете, — выложила козырь Юлия.
Мама сказала, что на такое бабушка никогда не осмелится.
— Такая, как моя мать, не вынесет, если какой-нибудь профессор скажет, что ее ответ неверен. Потому что она, конечно, всё знает лучше всех.
«Ты тоже, — подумала Юлия, — ты тоже».
Мысль о том, что в мире есть вещи, на которые бабушка не может осмелиться, показалась ей смехотворной. Но тут вдруг она вспомнила бабушкино лицо, когда та говорила: «Я уж могу понять, когда меня не хотят видеть. А навязываться не хочу».
Тогда у нее был вид человека, который не может на что-то решиться.
Мама похрустывала пальцами.
— Боюсь, она всё еще до конца не оправилась от шока, что я бросила школу. Ей кажется, что это и стало началом всех бед. Теперь для нее главное — чтобы ты получила высшее образование. Ради тебя она в лепешку расшибиться готова.
Тут какая-то нестыковка. Как только мама с бабушкой оказывались в одном помещении, они начинали ссориться. Но Юлия бабушку должна радовать. Потому что бабушка ради нее всегда готова расшибиться в лепешку. Только кому хочется иметь бабушку, расшибившуюся в лепешку? Юлии — точно нет.
— И как же мне угодить вам обеим? — спросила она.
Мама вскочила, прошла через всю кухню и долго стояла, опершись обеими руками о подоконник. Спина у нее подрагивала.
— Да, я знаю, сколько всего напортила сама. Нельзя было бросать школу, но мне просто тоже хотелось иметь хоть какие-то деньги, а не только экономить, экономить и экономить, каждый грош по пять раз крутить в руках, прежде чем с ним расстаться, не иметь никакой интересной одежды, вечно сидеть дома, потому что никуда нельзя пойти с подружками — ни в кино, ни даже мороженого поесть. Жить можно потом, а сейчас нужно экономить и копить. Так считала бабушка.
Юлия кивнула. Это она хорошо понимала, даже слишком хорошо. Два евро сейчас ее бы обрадовали в сто раз больше, чем две тысячи на высшее образование, ведь еще неизвестно, справится ли она с ним когда-нибудь.
— Теперь я знаю, что она хотела как лучше, — продолжала мама. — Но теперь-то уже слишком поздно, и я просто не выдерживаю, когда она начинает попрекать меня тем, что она всё время экономила и ничего себе не позволяла, чтобы обеспечить мне шанс на лучшую жизнь. Даже тогда, когда она ни слова не говорит. Упрекать я и сама себя могу.
— Может, выйдем, пройдемся по парку, — предложил Марсель.
Мама продолжала стоять к ним спиной. Марсель встал, надел куртку, положил руку маме на плечо. Она стряхнула ее.
— Ты такой благоразумный, что просто невозможно!
— Меня в чем только не упрекали, — сказал он, — но что я слишком благоразумный — это что-то новенькое!
Он отвернулся, и вдруг она его обняла.
— Ну хорошо, пойдем.
В окаймленном кустами уголке парка на трех скамейках сидели темноволосые молодые люди. Один из них играл на гитаре и пел грустную песню. Голос у него был глубокий и мягкий. Юлия почувствовала, как волоски у нее на затылке встают дыбом. В конце он держал высокую ноту так долго, что девочка стала хватать ртом воздух. Хлопала она вместе со всеми, пока ладони не заболели. А потом мама вздохнула и легонько тронула ее за плечо.
* * *
Впервые за много недель за серой пеленой облаков стало угадываться бледное солнце. На перекрестке стоял продавец газеты «Августин»[1], в петлице пальто у него красовалась маргаритка. Он пожелал Юлии хорошего дня и помахал газетами вслед. Даже автомобильные гудки звучали не так, как обычно, а почти весело. Голуби семенили туда-сюда по тротуару, двое дрались за хлебную крошку. Перед цветочным магазином были выставлены красные, желтые, синие и фиолетовые примулы, казалось, будто они растут прямо из бетона.
Юлия свернула в парк. Дорожки там были еще грязные, но два садовника уже обрезáли старые каштаны, и ей захотелось взять пару веток и поставить дома в вазу. Набухшие почки пахли смолой, и когда они лопались, пузатые соцветия становились похожи на крошечные сжатые кулачки.
На развилке дорожек Юлия остановилась в нерешительности — куда идти, прямо домой или обойти еще вокруг детской площадки? Впереди показался мужчина с двумя полиэтиленовыми пакетами в руках. На голове у него была меховая шапка с ушами, полы расстегнутого пальто разлетались при каждом шаге как два больших крыла. Из-за серой щетины лицо казалось как будто грязным. Бездомный, подумала Юлия, но в тот же миг испугалась, как никогда в жизни.
Это папа! Он выглядит совсем не так, как на фотографии у нее под матрасом, совсем не так… Но всё равно это точно он!
Она хотела убежать, нет, она хотела подойти и посмотреть на него вблизи, но ноги у нее не двигались, словно приросли к земле. Мужчина остановился, стал копаться в карманах пальто, видимо, не нашел того, что искал, и выругался себе под нос. Вдруг он выпрямился и уставился на Юлию. Она не могла даже отвернуться, глаза у нее горели, веки как будто приклеились. Целую вечность спустя человек сделал шаг в ее сторону, потом еще один и еще.
Дрожь, зародившаяся где-то в животе, быстро охватила всё тело.
Он подошел так близко, что Юлия почувствовала его дыхание на своем лице.
— Чё такое?
Глаза у него были красные, кадык прыгал вверх-вниз.
— Папа? — с трудом выдавила она.
Он захохотал, широко раскрыв рот. Сверху не хватало одного зуба. Пасть его была темна и огромна.
— Папу ищешь? — на нижней губе у него повисла капелька слюны. — Ну ты и красавца для этого выбрала, деточка! Но должен тебя разочаровать, извини. У меня нет дочери, и сына тоже нет — насколько я знаю. — Он снова засмеялся. — Не то чтобы я против быть твоим папой, но просто я не он. В общем-то, даже жаль.
Он снова опустил руку в карман пальто, достал оттуда маленький шарик
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!