Добаюкивание внутреннего ребенка. Нежная терапия детских травм, которые мешают во взрослой жизни - Виктория Аверкиева

Бывает, что мы плачем от боли, когда переживаем нечто трудное в жизни. И тогда слезы являются способом выражения и проживания этой боли. Мы соединяемся с этой болью через слезы и, проживая ее, выпускаем напряжение.

Слезы могут быть слезами горевания, переживания утраты, проживания всего спектра чувств, которые сопровождают утрату, переживания невозможности вернуть то, чего мы хотим, что было для нас дорого.

Слезы могут быть проживанием печали.

Слезы могут быть проживанием отчаяния. Отчаяние – это очень сильное состояние, состояние такого сильного страха, захваченности и невозможности исправить ситуацию.

Слезы могут быть слезами смирения. Когда мы переживаем невозможность чего-то или того, что находимся именно в этой ситуации здесь и сейчас.

Это могут быть слезы смирения с прошлым, слезы смирения со своим настоящим. Переживание, например, неизлечимой болезни, когда мы ничего не можем сделать и проживаем состояние принятия болезни.

И слезы могут быть слезами радости, когда переполняет счастье. Мы проживаем это настолько глубоко, соединяясь с ним, и плачем от этого. Это совершенно другие слезы.

Слезы могут быть слезами обретения. Когда мы встречаем то, что очень давно ждали. Женщина, которая давно мечтала о ребенке, рождает этого ребенка, и, держа его на руках, она обретает то счастье и тот дар, который так просила.

И суть таких слез в том, что они нас исцеляют.

Дело в том, что если мы посмотрим на ребенка в самом его начале, в самом его истоке, когда он только рождается, то мы увидим тотальность проживания чувств. Маленькие детки тотально и глубоко проживают все, что испытывают. Все эмоции. Например, гнев. Малыша может трясти от гнева, он краснеет целиком и полностью, всем телом, он становится таким заряженным и плачет с требованием. А когда ребенок плачет, переживая страх или боль, или впадает в состояние отчаяния, он плачет очень жалобно. Дети плачут, включая все свое тело в этот процесс. Они рыдают так, что их тело сотрясается. И эта пульсация прекрасно помогает снять напряжение. Смысл этого плача как раз в том, чтобы освободить тело от напряжения и прожить эти чувства полностью, отпуская их, выдыхая их. И когда маленькие дети плачут, они плачут именно так, как это целительно, как это задумано природой.

Затем дети, вырастая, встречаются, соприкасаются в своей жизни с тем, что слезы могут быть табуированы. Ведь если мама боится проживать свое отчаяние, свою печаль, свою боль и она не соединена со своими чувствами, она будет сильно пугаться, когда ребенок плачет. Пугаться и словно переставать дышать сама. Потому что если она не соединена с собственной болью, если она боится своих чувств, то ребенку она не будет одобрять проявление этих чувств. Своей тревогой мама может ребенку транслировать, что так делать не надо, плакать нельзя. И ребенок, очень глубоко любя маму, чувствуя это неодобрение, прекращает плакать. Так возникает запрет на плач. Боль застревает в груди, в горле, сохраняясь там до момента разрешения себе встретиться с этими чувствами и разрядить подавленную боль.

У многих гортань настолько напряжена, настолько там зажат и спрятан подавленный плач, что человек живет с тяжелым грузом в груди и в итоге перестает проживать и радость тоже. Потому что плач и радость друг с другом соединены.

Люди, которые позволяют себе глубоко и свободно плакать, на самом деле очень глубоко и свободно умеют радоваться, в их глазах горит огонь, они зажигаются, загораются какой-то идеей, они могут радоваться, как дети, прыгая, смеясь, визжа. А люди, которые подавляют в себе плач или плачут только глазами, не включая все остальное тело, они и радоваться не умеют.

Александр Лоуэн в своей книге «Радость»[4] пишет о целительной силе плача, рыданий и связи радости и плача. Также он утверждает, что самое пугающее нас чувство – это печаль.

Парадоксально, но почему мы боимся печали? Ведь это не угрожающее чувство. Почему мы его боимся? Потому что очень у многих людей сознательно или бессознательно есть такая убежденность, что если он поддастся этой печали и пойдет туда, то он погрузится в такую пучину отчаяния, в такую боль, которой нет дна, в бездну. Страх перед проживанием этого глубокого отчаяния останавливает нас от встречи с печалью.

А печаль – это чувство, которое помогает нам пойти настолько глубоко внутрь себя, что никакое другое чувство не является таким же надежным проводником в глубину. Если мы идем в печаль, мы можем по-настоящему встретиться с собой.

И то отчаяние, с которым мы встречаемся по пути к этой печали, зачастую не имеет отношения ко взрослой жизни. Это отчаяние живет в нас с самого детства, а может быть, даже с младенческого возраста. Оно может быть родом из ситуаций, когда мама не приходит или не кормит вовремя, или не дает тех ласк и эмоциональной соединенности, в которых жизненно нуждается младенец. И это глубокое отчаяние внутри – оно как бездна. Но на самом деле мы можем пройти его сквозь.

В «Добаюкивании» я часто встречаюсь с этим детским отчаянием. Потому что взрослый человек, пришедший в «Добаюкивание» и ложащийся в гамак, начинает регрессировать в тот возраст, где не было слов, не было еще возможности озвучивать свое состояние. Но память в нас об этом состоянии есть. Она живет только на уровне тела, и, когда мы погружаемся в свой доречевой возраст, включаются, поднимаются телесные переживания. Многие встречаются с отчаянием. Затапливающим, огромным, лавинообразным отчаянием.

Его важно просто увидеть, признать и отплакать. Попадая в это отчаяние, не нужно выдергивать себя обратно, возвращать себя, закрывать свой плач на замок, не позволяя себе ни дышать, ни жить, ни проявляться, живя с большим комом в горле.

Когда человек хочет плакать, он встречается с комком в горле. Это многолетний подавленный плач. И когда мы плачем сегодняшнее, то вместе с этим поднимается откуда-то из глубины, активизируется этот комок чувств, переплетений, которые живут с нами с самого рождения. И когда мы в этом детском отчаянии позволяем себе прорыдаться, нас начинает отпускать это многолетнее напряжение. Освобождаются грудь, горло и челюсть.

По словам Александра Лоуэна, печаль и радость рождаются в животе, здесь же они и застревают, когда мы не позволяем себе эти чувства проживать.

Но однажды приходит благословенный момент, когда мы вдруг позволяем себе рыдать, наше тело начинает вибрировать, оживляться.

Сначала в груди появляется трепет, импульс, дыхание углубляется. Затем этот импульс опускается ниже, когда плач доходит до живота, когда мы позволяем себе животный плач, животные рыдания, когда мы включаем голос, позволяем голосу