Продажная любовь - Джулия Джеймс

— Как чудесно, Энн, — бормотал он, как будто рассуждая про себя, — просто замечательно. Все это.

Он стал медленно касаться губами ее лица, обводя контур губ, мягко целуя уголки рта — словно гурман, который растягивает удовольствие, с особым чувством пробует изысканное блюдо, всячески продлевая пиршество.

А Энн обмирала, плохо осознавая себя, действительность, время, свои чувства…

Она смутно догадывалась, что происходит: кровь кипит в ее венах, как, горячий поток, Никоc Теакис целует ее, обнимает, крепко держит, искушает…

Да, вот что происходит, но она не в силах это остановить. Все рациональные мысли ушли, растаяли. Остались только чувства, ощущения — сладкие, эротические, соблазнительные… И сопротивляться нет никакой возможности — мед не может не плавиться на горячей ложке.

На секунду он отпустил ее. А затем аккуратно и неспешно снял блузку. Шелк легко спланировал из его пальцев на пол. Вновь его рука оказалась на ее спине, на сей раз, все так же неторопливо, он расстегнул бюстгальтер, который тоже оказался на полу.

Обнаженная по пояс, она стояла перед ним, и было совершенно ясно, что ее грудь, ее тело изнывает от желания.

Темные глаза в длинных ресницах смотрели на нее, обволакивая этим горящим, сверкающим взглядом.

Ленивым, медленным движением он поднял руку и легонько, так же лениво, костяшками пальцев стал водить по обнаженной груди. Из ее горла вырвался низкий, глухой стон. Учащенный пульс, горящие щеки, затуманенный взгляд — девушка и не пыталась управлять эмоциями.

— О, Энн, ваша грудь мне не давала покоя, я все время думал о ней, как одержимый. А теперь любуюсь, трогаю — могу ее осязать!

И его пальцы нежно коснулись отвердевших сосков. Она снова застонала. Этот стон стал для него сигналом. Он быстро снял с нее юбку, перенес и уложил Энн на кровать и замер на мгновение, просто любуясь. Она беспомощно и неподвижно лежала под его взглядом, не отрывая от него глаз, чувствуя только, что желание захватило ее всю без остатка и что ее безудержно тянет к этому высокому, стройному, склонившемуся над ней мужчине.

— Никос…

Имя сорвалось с ее губ. Она выговорила его имя? Зачем? Просила? Звала?..

Звала его?

Он опустился на кровать рядом с ней, не сводя с нее взгляда.

Она ощутила его руки, его губы, его тело. И словно провалилась в другой мир, о существовании которого и не подозревала. Его ласки будили неведомые чувства. Голова металась по подушке, тело вздымалось под его руками, она стонала. Это была сладкая мука, паренье в белом облаке с неожиданными падениями, словно в невесомость — и снова вверх. Казалось, через мгновение возникнет вершина блаженства, которая разрушит ее, потому что человек не в силах вынести такой наплыв чувств, такое безумие восторга. Она стонала и ощущала его дыхание, потом снова его губы и новый вихрь испепеляющего и ласкающего огня.

Он что-то говорил ей, но она не слышала, в пространство ее эмоций не доходили звуки извне. Но когда он громко застонал, почти закричал, она закричала вместе с ним, объятая нестерпимо сладостным пламенем.

Потом все замерло. Энн постепенно приходила в себя, обретая дыхание, медленно возвращаясь в реальность.

Возврат этот стал шоком.

Секс с человеком, который абсолютно презирал ее!

У нее были причины ненавидеть его больше, чем кого-либо из живущих на земле!

Боже, что я натворила?

Она вся сжалась в ужасе. Но по краям этого ужаса, вокруг него, было призрачное ощущение новых эмоций, которые только что полностью поглощали ее. Она могла лишь беспомощно, неподвижно лежать, видя рядом с собой другое лицо.

Какое-то время не было никаких движений. Ничего. Неожиданно Никоc вскочил, пересек комнату и скрылся в ванной.

Несколько секунд Энн оставалась инертной, словно замершей. Потом вскочила и, быстро надев юбку и блузку, выбежала через застекленную дверь.

Спустя минуту она закрывала дверь своей комнаты, дрожа от нервного озноба. Все свое существо она ощущала как сплошную рану. Быстро нырнув под одеяло, она обхватила себя руками, словно это могло умерить нестерпимую боль.

Что я сделала? Что я сделала?

Этот вопрос хлестал ее все больнее, все злее.

Струи душа были как иглы, как ножи, как наказание, которое он заслужил.

Как он мог повести себя так безрассудно, так тупо? Несколько дней назад, в этой же ванной, стоя перед этим зеркалом, он говорил себе, что нельзя играть с огнем.

Я же знал, четко понимал — нужно оставить ее в покое. Это было абсолютно ясно!

Но удалось убедить себя, что это лишь неуемное мужское желание — удовлетворив его, он снова будет в безопасности. А сейчас… А сейчас он помнит, что в момент близости с ней мир растворился и исчез…

И он закричал…

Никогда раньше он не испытывал ничего подобного.

Вместе с этой мыслью возникли другие, которые заставили его выключить воду и выйти из душа.

Он знал, что не должен был прикасаться к Энн Тернер. Знал, что не должен был затаскивать ее в свою постель. Знал, что никогда не должен быть с ней близок.

Но теперь знал и еще кое-что.

Надежда, что, осуществив свое желание, он выздоровеет, исчезла. Он снова так же страстно желал эту женщину.

Солнце только взошло, а Энн уже давно не спала. Эта ночь была мучительной, не сон, а ускользающее забытье. И ужасающая мысль: надо уехать с Соспириса. Других вариантов нет. Оставаться невозможно!

Я должна придумать, что скажу Ари и миссис Теакис. Что-нибудь — все что угодно!

Что угодно, кроме правды. Даже сейчас, в постели, она почти впадала в истерику при одной мысли о том, что миссис Теакис может узнать…

Как я буду смотреть ей в лицо? Как буду завтракать с ней — зная, где была и что делала?

И все же придется спуститься в столовую. Взять себя в руки и вынести все. И придумать разумную причину для отъезда в Лондон.

Еще одна ужасная мысль: Ари! Ари будет страшно расстроен! Достаточно того, что он Тину теряет. А тут и Энн собирается покинуть его.

Навсегда.

Разве что произойдет чудо и миссис Теакис еще раз пригласит ее, а Никоc будет в этот момент в Австралии — нет, лучше в Антарктиде. Или сама миссис Теакис еще раз приедет с Ари в Лондон.

Но Энн никогда не окажется рядом с Никосом Теакисом.

Никогда больше не увидит Никоса Теакиса…

Где-то в уголке сознания неожиданно мелькнула порочная, бесстыдная мысль. Даже не мысль, скорее эмоция. Но Энн в тот же миг подавила эту вспышку.