Заплыв домой - Дебора Леви

Стало быть, его пропавшая дочь спит в постели Китти. Джо сидел в саду за своим «походным» письменным столом, ждал, когда пройдет паника и уймется дрожь в пальцах, и наблюдал, как на кухне его жена беседует с Лорой. Воздух с трудом вырывался из горла, что-то мешало дышать. Неужели он думал, что Китти Финч, переставшая принимать сероксат и терзаемая неизбывной душевной болью, окончательно слетела с катушек и убила его дочь? Теперь жена направлялась к нему, он видел ее сквозь просветы между кипарисами. Джо заерзал на стуле, как будто что-то в нем рвалось бежать от нее или, может быть, бежать к ней. Он действительно не понимал, куда его тянет. Он мог попытаться поговорить с Изабель, но не знал, как начать разговор, потому что не знал, чем это может закончиться. Временами ему казалось, что ей неприятно на него смотреть. Разве что мельком, из-под волос, скрывающих лицо. Но и он тоже не мог посмотреть ей в глаза, потому что так часто ее предавал. Возможно, теперь ему нужно хотя бы попробовать и сказать, что каждый раз, когда она бросала свою дочь-малышку ради сомнительного удовольствия спать в палатке, кишащей скорпионами, он понимал, что ее жизнь наполняется большим смыслом, когда она рискует попасть под пулю в зоне военных действий, а не когда он обманывает ее в их безопасном семейном гнездышке. Тем не менее он помнит, как дочка плакала и звала маму, когда была совсем маленькой, а потом научилась не звать и не плакать, потому что мама все равно не придет, как ни зови. В свою очередь, горести дочери всколыхнули в нем (ее отце) чувства, с которыми он не умел справляться достойно. Он описывал в своих стихах, как опекуны определили его в интернат и как он с тоской наблюдал за родителями одноклассников, приезжавших в дни посещений (по воскресеньям), и если бы к нему приезжали родители, он бы вечно стоял на следах шин их машины в дорожной пыли. Его мама с папой были гостями ночными, а не дневными. Они приходили к нему в сновидениях, которые сразу же забывались, но он истово верил, что они его ищут. Больше всего его беспокоило, что они плохо знают английский и не смогут добиться, чтобы их понимали. Здесь ли Йозеф, наш сын? Мы искали его повсюду, по всему миру. Он плакал и звал их, а потом научился не звать и не плакать, потому что они все равно не придут, как ни зови. Он смотрел на свою загорелую жену, прячущую лицо под вуалью из черных волос. Им надо поговорить. После этого разговора что-то начнется или что-то закончится. Но как найти правильные слова? Как ничего не испортить?

Джо услышал свой голос словно издалека. Он спрашивал у нее, любит ли она мед.

— Да. А почему ты спросил?

— Потому что я так мало о тебе знаю, Изабель.

Он обшарил бы лапой все дупла во всех деревьях, чтобы набрать золотистых медовых сот и положить их к ее ногам, если бы верил, что это еще ненадолго удержит ее рядом с ним и их общим детенышем. От нее исходила волна одиночества и неприязни, и он понимал почему. Он явно был ей противен. Даже общество Митчелла ей было приятнее, чем общество мужа.

Он услышал, как она говорит:

— Сейчас самое главное сделать так, чтобы Нине было хорошо.

— С Ниной все хорошо, — огрызнулся он. — Я забочусь о ней с тех пор, как ей исполнилось три года, и с ней все прекрасно, разве нет?

Он открыл блокнот и взял в руку черную перьевую ручку, которая утром исчезла, а теперь снова нашлась. Он сделал это нарочно, зная, что Изабель остается поверженной всякий раз, когда он работает или делает вид, что работает, и всякий раз, когда он говорит об их дочери. Блокнот и ручка — его оружие, которое заставляет жену замолчать и сохраняет семью, пусть не самую крепкую и счастливую, но все же семью. Дочь была его главной победой в их браке. Единственным, что он сделал правильно.

— да да да она сказала да да да она любит мед —

Пока его ручка выводила слова, угрожая порвать бумагу, он наблюдал за белой бабочкой, порхавшей над бассейном. Она была как дыхание. Как чудо. Дивное диво. Они с женой знали такое, о чем лучше не знать. Они оба видели, как обрывается жизнь. Изабель вела репортажи из горячих точек, чтобы люди помнили о катастрофах. Он пытался заставить себя забыть.

— У него дырочка посередине.

Китти подняла к свету гладкий круглый камушек размером чуть больше ее ладони и передала Нине, чтобы та рассмотрела его поближе. Они сидели на одном из общественных пляжей Ниццы под Английской набережной. Китти сказала, что на частных пляжах с них сдерут целое состояние за прокатные шезлонги и зонтик от солнца. Тамошние отдыхающие напоминают пациентов на больничных койках и вгоняют в уныние. Под жарким солнцем ее бледное восковое лицо пошло красными пятнами.

Нина послушно посмотрела сквозь дырочку. Она увидела улыбающуюся молодую женщину с блестящим малиновым стразиком в переднем зубе. Нина перевернула камень другой стороной: теперь женщина вынимала из пакета еду. Рядом с ней в низком брезентовом кресле сидела еще одна женщина. Эта вторая держала в правой руке поводок, прикрепленный к ошейнику огромного белого пса. Пес был похож на зимнего волка. Сибирский хаски с голубыми глазами. Нина смотрела сквозь дырочку в камне. Ей было не очень понятно, что там у них происходит, но кажется, хаски пытался развязать зубами шнурки на кедах женщины со стразом в зубе. Все это Нина видела фрагментами сквозь дырочку в обкатанном морем камне. Посмотрев еще раз, она разглядела, что у женщины в черной футболке — только одна рука. Нина снова перевернула камень и прищурилась. Рядом с брезентовым креслом стояла электрическая инвалидная коляска, украшенная ракушками. Теперь женщины целовались взасос. Как будто у них любовь. Нина смотрела, как они прижимаются друг к другу, и слушала собственное дыхание: оно становилось все громче. Все каникулы она размышляла, что будет делать, если окажется наедине с Клодом. Он пригласил ее к себе в кафе на какой-то аперитив. Она не знала, что это такое; в любом случае кое-что произошло, и все изменилось.

Вчера ночью она проснулась и обнаружила, что у нее началась менструация. В первый раз. Она заставила себя встать, надеть купальник — первое, что попалось под руку, — и пойти к Китти, чтобы сообщить новость. Китти еще не спала, просто лежала в кровати, накрывшись старой скатертью и подложив под голову вместо подушки свернутое в рулон платье.

— У меня началось.

Сначала Китти не поняла, что началось. Потом схватила Нину за руку, и они побежали в сад. Нина видела свою тень одновременно и в бассейне, и на небе. Тень была неимоверно высокой и длинной, не было ей ни конца, ни начала, безграничное тело простиралось до самых звезд. Нине захотелось поплавать в бассейне, и когда Китти сказала, что при месячных можно купаться, она решила раздеться и войти в воду голой, и ее сестра-тень сбросила с себя купальник гораздо смелее, чем себя ощущала Нина в натуральную величину. Она нырнула в бассейн и спряталась в ковре из нападавших в воду листьев, не зная, что делать со своим новым телом, которое прямо сейчас превращалось во что-то загадочное и чужое.