Три любви - Арчибальд Кронин

– Ну что ж, – с подобающей скромностью произнесла Люси, – если я хоть чем-то помогла…

Ева, сидя в кровати, мило улыбнулась, но все же – по крайней мере, так уверял Ричард – имела несколько болезненный вид.

– Поцелуйте тетю Люси, дети, – прошепелявила она. – И передайте привет Питеру.

Чарльз и Вера застыли у кровати, как будто собирались фотографироваться, но при словах матери послушно вышли вперед.

– Напишу тебе к Рождеству, – важно произнес Ричард, который рано вернулся из конторы.

Он с чувством потряс ей руку – мужское выражение благодарности – и проводил до садовых ворот.

Она пошла по дороге в некотором замешательстве – Ричард вполне мог бы проводить ее до станции. Даже Ева при прощании выказала больше благодарности. Но по мере того, как поезд все дальше уносил Люси от Рэлстона, недовольство сменилось радостным ожиданием. Как хорошо было ехать домой!

Люси нашла своему билету наилучшее применение – надо сказать, Ричард даже не подумал компенсировать ей дорожные расходы – и поехала обратно через Глазго. Наконец были приобретены кружевные салфетки – у мистера Гау они были «что надо», – и в порыве щедрости, пытаясь доказать, что скупость не в характере Мюрреев, Люси купила Питеру волчок, Фрэнку табак и Анне прелестный флакончик «Флоридской воды».

Она тянула с покупками, продлевала ожидание, предвкушая приятные перспективы возвращения. Выпила чая у Пэлтока – редкое удовольствие. С детства она слыла сладкоежкой, а пирожные с кремом здесь были восхитительны, просто таяли во рту. Что касается выпечки в этой кофейне, от Фрэнка, как от профессионала в этой области, она знала, что Пэлток использует в своей продукции только чистое масло.

С зардевшимися щеками, которые всегда у нее пылали после горячего чая, она, изящно положив на колено кружевной носовой платок, сидела за мраморным столиком наверху, очарованная неожиданно открывшейся перспективой улицы, и чувствовала, как сердце переполняет ослепительное счастье.

Она поступила правильно, исполнила долг перед братом и теперь едет домой – к Фрэнку. Должно быть, смешно, что она, будучи давно замужем, так горячо желает встречи с мужем. И пусть смешно! Зато правда. Что ж, такая она, Люси. Вдруг вспомнилась другая их встреча – два или три года назад, точная дата не имела значения, настолько живо отпечатался в ее памяти тот случай. Она провела на побережье с Питером несколько дней, а по возвращении увидела в спальне цветы и бутылку шампанского. Фрэнк ждал жену и приготовил ей этот подарок с удивительной, невероятной предусмотрительностью! Шампанское и розы. Поразительная, немыслимая нежность со стороны Фрэнка. Люси была в восторге. Глубоко задумавшись и глядя в пространство сияющими глазами, она представила себе, как возвращается домой в вечерней тишине, опускающейся на темнеющий залив, как идет по прибрежной дороге к дому, в котором неожиданным приветом загорается окно гостиной. Это ни с чем не сравнится!

Очнувшись, Люси поднялась и оплатила счет – надо было поторопиться, чтобы не опоздать на поезд до Чаринг-Кросса. Она таки успела на него и, чуть запыхавшись от спешки, радостно устроилась в углу купе.

Пока поезд Люси с устрашающей скоростью, востребованной новым веком, грохотал в сумерках по правому берегу реки, в гостиной ее дома по обе стороны от камина сидели Анна с Фрэнком. Чаепитие было закончено – посуда еще стояла на столе, – и теперь каждый в задумчивости смотрел на яркое пламя. Странная идея – камин в августе, однако в этих широтах вечера бывают прохладными, ночью дует пронизывающий ветер и с точки зрения метеорологических явлений нет ничего невозможного. Горела лампа, и желтоватый свет озарял уютную комнату с зашторенными окнами и две фигуры у камина. В мягком освещении лица этих двоих казались похожими, во всяком случае, их объединяло общее выражение.

Разумеется, они были кузенами – мать Мура приходилась сестрой отцу Анны, и это, без сомнения, объясняло отдаленное внешнее сходство. Но на самом деле оно было более глубокое, наследственное, родовое – проявление обыкновенной крестьянской породы, облагороженной в процветающем поколении. Искоренить эту закваску было невозможно, разве что разбавить, лишить прежней силы. Несмотря на разницу темпераментов – Мур был инертным, переменчивым, беспечным и текучим, как вода, Анна – легкомысленной, пленительной, но порой и отталкивающей, – они были одного поля ягода: не только близкие родственники, но и люди одинакового склада.

Они сидели, не разговаривая, а из кухни время от времени доносились невнятные возгласы и взрывы пронзительного смеха – Питер вовсю «веселился» с Неттой, тогда как, согласно царящим в мире законам, он должен был ложиться спать. Наконец Мур, утомленный этим визгом и хохотом, проворчал, чуть раскачиваясь в кресле и выпуская дым:

– Мальчишке давно пора в кровать!

Анна смотрела на пламя, но при этих словах с легкой улыбкой перевела взгляд на Фрэнка.

– Пусть немного повеселится, пока можно, – сказала она. – Он хорошо себя вел. И Нетте не грех посмеяться. Она замечательная прислуга.

– Ради всего святого! – бросив взгляд на дверь, пробормотал Мур. – Нельзя, чтобы она услышала слово «прислуга». А иначе сразу уволится. Они высокого о себе мнения, а уж какая у нее родня! Приличные люди! Люси говорит, у них связи среди духовенства.

Наступила короткая пауза. Упоминание о жене заставило Мура взглянуть на часы, стоящие на каминной доске. Они были выполнены в виде маленького храма; в импозантный фасад черного мрамора был вставлен циферблат. Фрэнк задумчиво заметил:

– Она приедет примерно через час – я имею в виду Люси.

– Знаю, кого ты имеешь в виду, – ответила Анна. С ее лица не сходила странная улыбка. – Нет нужды объяснять. За последние десять минут ты с полдюжины раз смотрел на эти часы.

Наклонив голову, он потряс кончиком сигареты, будто бы выражая протест, но при этом стряхивая пепел в камин.

– Ты, Фрэнк, такой… – непринужденно продолжила она, – да, такой… Не отрицай. Правильный, остепенившийся, старый женатик. Все три вечера ты просиживал здесь и только и делал, что клевал носом, протирал штаны и гадал, когда она вернется.

– Ну… – смущенно буркнул он.

– Это у тебя на лице написано.

– Написано? – повторил он.

– Думаю, именно поэтому ты почти не разговаривал со мной, когда я приехала. – Она нарочно поддразнивала его. – Не хотел, чтобы в твой милый чистенький домик явилась никчемная особа вроде Анны Галтон.

Слова, которыми она себя заклеймила, затрагивали некую тайную струну и, похоже, вывели Фрэнка из спячки.

– Перестань, Анна! – выпрямившись, вдруг воскликнул он. – Последние несколько дней мы прекрасно ладили. Мы лучшие друзья. Ты ведь знаешь.

– Но это же правда, Фрэнк, а? Ты не хотел, чтобы я приезжала.

– Вовсе нет, – с запинкой произнес он. – Никто не жалел тебя больше, чем я, когда… когда с тобой случилась та неприятность.