Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! - Анна Гаврилова

Толпа горожан заколебалась. Женщины застыли, мужчины сжали кулаки, оры детей стали громче, пронзительней. Помутневший взгляд князя скользнул по толпе, губы сухие. Он вздохнул так тяжело, будто на груди покоится огромный валун, сказал бесцветно:

— Вадима в князья хотели? И чем же так полюбился? Пел, поди… Рюрик — зверь, а сам — милостивейший человек. Вольности обещал, богатства? Хотя что для мужичья богатство? Правда? Свобода?

Горожане даже не пискнули. Простолюдины опускали глаза, кто-то дрожал, кто-то хмуро рассматривал кровавое месиво под ногами. Побитые, в окровавленных рубахах и со смертельной бледностью на некогда румяных лицах.

— Не ждете милости от Рюрика, — проронил князь горько. На мгновенье туман в глазах сменился огнем, голос зазвучал хищно: — Не сдюжил Вадим, вел к свободе, а вывел на плаху. Так кто из нас двоих зверь?!

Помедлил, словно ожидая ответа. Да кто бы осмелился?

— Отпускаю! — громыхнул Рюрик.

Площадь выдохнула.

— Но с условием.

Народ вновь затаил дыханье. Добря почувствовал, как в груди вспыхнула и сразу же погасла надежда.

— Чтоб глаза мои вас больше не видели. Три дня даю! Три! После дружинники пойдут по избам, по лесам и тропам. Кого из виновных поймают — изрежут на куски и мясо по болотам раскидают. И душонки ваши подлые до скончания веков будут по миру скитаться, никогда не узнают покоя. Прочь!

Добря втянул голову в плечи, задрожал, а мамка завыла, как осиротевшая волчица. Дружинники отходили за князем, суровые и настороженные. Народ хлынул было вперед, к стене, где толпились опальные мужики, но так и не решились подойти. Мятежники не сразу сообразили, что их больше не удерживают, не охраняют, смотрели на мир озверело…

…Рюрик криво усмехнулся и спросил, вглядываясь в лицо старика:

— Прознал я, любимец богов, что и луны ещё не минуло, как сей Вадим вызвал тебя в гости.

— Не вызвал, попросил. Гонцы передали, что разговор важный. Вот я и пришел, так же как прежде приходил к тебе и к другим, когда им надобно, — проскрипел волхв.

— А говорил ли он с тобою, как бы лучше род мой извести? — спросил Рюрик злее.

— Была и о том его речь, княже. Но, как мог, я пытался отговорить неразумного Вадима. Он не послушал доброго совета.

Лицо Рюрика побелело, пальцы впились в подлокотники, а голос зазвучал страшным, звериным рычанием:

— И так не послушал, что две жены мои, дети малые уже будут вскоре беседовать с предками в светлом Ирии? А два брата родных на черте жизни и смерти… Если бы ты поведал о его намерении… Ты видел, сколько пролилось крови и сколько слез?

— Я скорблю о павших не меньше. Семьи оплакивают… то несомненно, но каждая — своих. А мне они все как дети. Если же ты, князь, знаешь достоверно, что родичи твои пребудут в ирийском саду у божьего терема, — утешь душу.

— А не боишься ли ты, старик, гнева моего? Да если бы я убил Вадима сотню раз, то и это бы не излечило мне сердца!

— Я не страшусь княжьей кары, ибо на все воля богов, — спокойно ответил волхв. — Это они рассудили, кому продолжить дело Гостомыслово. Вадим усомнился в мудрости Велесовой, и где теперь тот Вадим, где ближние его…

Олег, доселе стоявший бессловесно, выступил из полумрака, точно призрак:

— Ты спрашиваешь, где они? Или ты размышляешь о судьбах человеческих? Так слушай же, что вот этими руками я охотно бы придушил и склочницу Рогану, и всех Вадимовых жен и отпрысков. Но они опередили меня, избавили от угрызений совести, едва пришла весть о неудаче мятежников.

Брови волхва медленно поползли вверх, он изучающе глядел на Рюрика. Князь не ответил на немой вопрос старика, вместо него отозвался Олег:

— А чего ж ты хотел? Как иначе? Иначе никак нельзя! Если бы я не догадался разложить руны, то и моя сестра была б сейчас на пути к Фрейе[4]. Ты, премудрый волхв, зная достоверно, что готовит Вадим, не вмешался. И предоставил богам самим решать этот вопрос, а я…

— Никогда не был осведомителем, северянин! И не буду, — прервал Олега волхв.

— Ага, прямо христианский жрец в исповедальне! — нехорошо усмехнулся княжий шурин и продолжил: — А я получил лишь намек, но сделал все, чтобы уберечь и князя, и сестру, и людей своих, не уповая больше ни на каких богов! Это я, а не боги привели на подмогу и Сивара, и Трувара, и людей из Ладоги.

— Ты плохо кончишь свои дни, Орвар Одд! — вдруг произнес старик. — Признайся, это была твоя задумка — навести Вадима на княжий город. Это ты заманил его? Но какой ценой?!

— Скажи что-нибудь ещё, волхв! Только умное…

— Вижу, тебе предстоит умереть от коня.

— Ничто не ново под луной, — усмехнулся Олег, обернувшись к князю. — Это дело я уже давно уладил. Но тебе, волхв, суждено сгинуть раньше, и смерти моей ты не увидишь.

— Довольно! — прервал их спор Рюрик и, обратив взор на старика, сказал глухо: — Вот решение мое. За молчание, стоившее нам гибели стольких добрых соратников, детей и жен, я мог бы наказать тебя. Но, отдавая дань летам твоим и в память о прежних временах, о славном деде, короле Гостомысле, дарую прощение. Иди с миром и доживай свой век. А сейчас должно всем нам проводить павших с почестями, как подобает героям… Пролив кровь в одну землю за единое дело, побратались нынче и мои варяги, и верные мне словене, и мурмане тож. И уходить им вместе в одном пламени. Ты, волхв, будешь говорить за славян, а ты, Одд, за северян скажешь.

Словно бы ожидая одобрения со стороны Олега, князь встретился с ним взглядом. Закусив губы, Олег кивнул. Небрежным жестом Рюрик отпустил старика.

«Великие боги! Кабы мы знали, в какие железные руки вверяли и землю свою, и судьбу!» — подумал волхв, ковыляя к двери.

Олег шагнул к Рюрику:

— Выслушай, не гневись! Негоже трупам, пусть и вражьим, у самого города валяться. Прикажи закопать, пусть их черви едят.

Лицо Рюрика искривилось, будто глотнул отвара полыни, а в голосе прозвучала издевка:

— Смрада боишься?

— Болезней, — смиренно отозвался Олег.

— Ты верно говоришь, Одд, но решения не отменю. Нам эти болезни не страшны будут. По свершении обрядов в Словенск выходим. Дорогой ценой мне город сей достался, — прошептал он, — не смогу здесь. Новый построим, на том берегу.

— А толку?

— Есть толк, уж поверь. Если нельзя истребить осиное гнездо, то уж приглядывать за ним можно. Я ещё мост через Волхов переброшу.

— Большой мост выйдет, шагов триста.