Высшая школа имени Пятницы, 13. Чувство ежа - Евгения Соловьева

Зато Шикльгрубер, он же Поц, быстро понял, что за ветер его обдул, и скомандовал:

– Эрик, сюда, – показав на место рядом с собой.

Ариец пересел, привычно радуясь вниманию атамана, и победно глянул на Лизку: я крут! И тут же недоуменно сник. Лизка крутизны не оценила, а жалостливо свела бровки и вздохнула:

– Баобаб.

Задуматься, что такое баобаб, почему это он – баобаб и может ли это быть знаком внимания, ему не позволил Поц. Дернул за руку и что-то зашептал на ухо. Жаль, Дон не слышал с другого конца класса, да и было совершенно не до того: шла информатика, а общение с кодами давалось ему тяжело. Тут пропустишь пять минут – и будешь потом торчать перед монитором два часа, пытаясь сообразить, как правильно расставить буковки, чтобы комп не казал фак вместо программы.

И только на второй перемене, дожевав пирожок, Дон сообразил, что же сегодня не так.

Тишина.

Покой.

То есть школа, как всегда, гудела-трещала-визжала-грохотала и чудом не разваливалась по кирпичику. Но ни один учитель, не говоря уже про завуча или директора, ни слова не сказал про вчерашнюю драку на стадионе! Не может быть такого, чтобы Твердохлебов забыл и не доложил. Как не может быть, что Эльвира Повелительница Тьмы плюнула и поленилась устроить скандал. В отличие от Фильки, она Дона не любила. Может быть, потому, что к ее химии он был генетически неспособен, примерно как к информатике. Впрочем, Поца и бешек она не любила еще больше, так что досталось бы всем.

Наверное, скандал будет после занятий, когда у пролетариев закончатся обязательные две пары общей программы и одна физподготовки, подумал Дон и успокоился. Толку волноваться о том, что от тебя не зависит? Товарищ Твердохлебов вчера все видел и все, что хотел, Эльвире рассказал.

Как любит говорить мама, акуна матата[23].

Но ни после третьей пары, ни после четвертой Повелительница Тьмы не проявилась. Даже Филька, и та ни словом не дала понять, что в курсе, и тем более – как относится к результатам.

Дон сам ее спросил. Несколько не о том, а неважно.

– Фелициата Казимировна! – Нашел ее после уроков в ее же классе поливающей цветочки. Мадонна, мечта, ангел, только зрение подкачало, не дали карающего меча. – Когда будут индивидуальные?

Мадонна обернулась, поправляя на носу очочки и продолжая лить из леечки точно под монстеру пятнистую.

– Завтра, Дон, все завтра.

Вид у нее был спокойный донельзя и тон мягкий. Такой мягкий, что Дон тут же вышел из класса и плотно закрыл за собой дверь. Не хочет Филька сейчас разговаривать, и ладно. Дураков нет лезть к ней, когда она такая. Как-то был прецедент: Эльвира не догнала Филькиной вежливости и попробовала что-то там потребовать, как директор. О, как гениально она была послана! Как мяч Марадоной. Как пуля Азазеллой[24]. Как янки на хоум президентом Венесуэлы[25]. И сама поняла, что послана, через пять минут, не раньше. Так послать ведьму – большой талант нужен.

Назавтра в десятом «А» – думать о своем классе как о курсе или группе не получалось; привычка, дорогие доны, это вам не фунт изюму! – снова были подозрительные тишина и покой. Даже Твердохлебов на уроке осинобытия сделал вид, что понятия не имеет, почему у Димона пальцы в лубке, а Эльвира на химии – по донесениям Ришелье и Ромки – даже не намекнула, что знает про драку, и не привела по обыкновению в пример образцового поведения биологов, то есть десятый «В». Сам-то Дон вместо химии, ввиду генетической неспособности к предмету, отправился к Фильке на итальянский и с удивлением обнаружил, что не он один законно прогуливает.

В классе у Фильки уже сидел Киллер и хрустел здоровенным красным яблоком.

– Лови! – второе яблоко, брошенное Филькой, полетело в Дона, едва он сунулся в класс.

С яблоком в зубах спрашивать, какого лешего тут делает Киллер, было как-то неудобно. Да и без толку. Если Филька не хочет объяснять, хоть ты тресни, но объяснять не будет. А если хочет, то можно не спрашивать, сама расскажет.

Акуна матата, как говорит лучшая в мире матушка, постигшая дзен.

Правда, акуна матата получалась плоховато. Из-за Киллера. Дон толком не понимал, чем павлин его так задевает. Не раздражает, не вызывает желания отвернуться, как Поц. А именно задевает. Притягивает взгляд. Вызывает зудящую потребность его рассмотреть, пощупать, понять, наконец. Может быть, равнодушием? Такой редкостно самодостаточной твари, как Киллер, Дону раньше не попадалось – даже матушка-пофигистка меркла на его фоне. Ну разве что Филька, но Филька – это вообще отдельная история.

Пока отдельная история впаривала Киллеру, что итальянский – это его второй родной язык, просто он сам об этом пока не подозревает, Дон его рассматривал. В десятый, наверное, за сегодня раз. И снова не мог понять, что же в нем неправильно. Не то что-то в мимике и пластике, не то в манере держаться… не в чертах и пропорциях наверняка, здесь у Дона был достаточно наметанный глаз, чтобы сразу найти изъян. Но… но… Да кто ж его разберет, этого Киллера! Филька всегда говорит, что доверять себе – первейшее правило, и Дон всегда видит именно то, что есть на самом деле, он же художник… вот только видел Дон какую-то невнятную чертовщину.

– Tornate alla lezione, Don[26], – мягко велела Филька.

Дон ответил также по-итальянски, что он весь внимание, и вообще все лето мечтал о счастье изучать историю культуры с мадонной Феличе.

Филька засмеялась каламбуру[27], подмигнула ему и продолжила спрашивать Киллера, что он знает о Возрождении и что бы хотел узнать. По-итальянски, разумеется, разве что сегодня она говорила раза в три медленнее, чем обычно. Киллер сначала пытался ее убедить, что итальянского почти не знает, и на французский он не похож, и нельзя же так сразу!..

– Только так и можно. Давай, где не хватает слов, пользуйся жестами, как настоящий итальянец!

Как ни странно, Киллер ее отлично понимал. Впрочем, когда Дон только пришел в эту школу к Фильке, он тоже ее понимал на любом языке. Наверное, если бы ей вздумалось говорить по-китайски, он бы и китайский выучил за пару месяцев. И ничего в этом странного нет, говорила она, как раз так – нормально и правильно.