Истина в твоем прикосновении - Ким Нина Окер

– И что это значит?

– Ты начал эту войну вместе с нами, Перик. Может, теперь тебе открылась какая-то там мораль, но ты сам помог запустить этот процесс. И мы победим.

– Любой ценой? – рычу я.

Пару секунд он просто смотрит на меня, затем медленно кивает:

– Чего бы это ни стоило. Нам всем нечего терять.

Старые друзья

Блум

Когда в мою дверь стучат, звук эхом отдается в моей голове, подобно раскатам грома. Я сижу взаперти вот уже пять дней. Пять дней, которые кажутся годами. После разговора с дедушкой я ни разу ни с кем не говорила, ни с одной живой душой. Мою еду по-прежнему оставляют за дверью, но я не обращаю на нее никакого внимания. Сейчас они уже, должно быть, заметили, что подносы третий день возвращаются на кухню нетронутыми. Желудок урчит при одной мысли о еде, но я держусь. Возможно, конечно, это оттого, что я опустошила свою небольшую заначку со сладостями, которые хранила в своей комнате. Теперь нет и конфет.

Стук раздается снова. Сажусь на постели; сердце колотится так, что едва не выпрыгивает из груди, и почти тут же чувствую, как во мне пробуждается сила, когда вижу, что ручка двери медленно опускается вниз. Вот уже несколько дней никто не стучался в мою дверь, не говоря уже о том, чтобы открывать ее. Меня держат здесь, пока не появится возможность использовать для ритуала перехода времен года. До тех пор у них нет причин иметь со мной дело.

Что, если они в самом деле нашли кристаллы и амулет? Это означало бы, что повстанцы проиграли. Что мой отец потерпел поражение, а Кево… Нет. Это невозможно.

Мое сердце бьется все быстрее и быстрее и вдруг на секунду замирает, когда сквозь узкую щель протискивается фигура.

– Мэрта? – тихо спрашиваю я. Мой голос шершавый, как наждачная бумага, и мне приходится несколько раз прочистить горло. – Что ты здесь делаешь?

Вместо ответа наша экономка бросает на меня слегка раздраженный взгляд и свободной рукой закрывает за собой дверь. На ладони другой руки Мэрты покачивается поднос с несколькими тарелками, мисками и большим кувшином воды. Она ставит поднос на маленький комод, а затем подходит ко мне.

– Ты должна что-нибудь съесть, – говорит она раздражающе громким и четким голосом. – Твой дед не слишком доволен тем, что ты отправляешь свою еду обратно нетронутой.

Я в замешательстве прищуриваюсь. Может, это сон? Не удивлюсь, если при всем окружающем меня однообразии мой разум уже просто прибегает к таким ярким снам, чтобы хоть немного развлечься.

– Что ты здесь делаешь? – снова спрашиваю я, быстро подтягивая к себе колени, когда она садится на матрас в изножье моей кровати.

Мэрта оглядывает меня с головы до ног, и ее брови поднимаются все выше и выше, пока почти не исчезают за линией роста волос. Ее всегда плотно сжатые губы сжимаются еще больше, и она медленно качает головой, отчего становится похожей на разочарованную бабушку.

– Что ты с собой делаешь, Снуппи?

Я с шипением втягиваю в себя воздух. При одном только звуке моего детского прозвища на глаза наворачиваются слезы. Быстро моргаю, но остановить их уже не могу – и в следующую секунду они уже бегут по моим щекам. Мэрта – одна из многих сотрудниц Зимнего Двора, но для меня она всегда была кем-то вроде члена семьи. Когда моя мама была слишком занята, а другие дети во Дворе вели себя по отношению ко мне слишком злобно и подло, рядом со мной была Мэрта – делала мне пудинг или давала работу по дому, чтобы чем-то меня занять. Вместе с моей матерью она была тем человеком, который чаще всего источал тепло и окружал меня им в этом доме.

Взгляд Мэрты смягчается, и в следующий момент она простирает руки и притягивает меня к себе. Я тихо всхлипываю, но позволяю ей это сделать. Во мне будто что-то ломается. Что-то такое, что будто только и ждало, когда меня обнимут и будут держать в этих объятиях какое-то время. Мэрта придвигается ко мне чуть ближе, и я прижимаюсь к ее груди и закрываю глаза, чтобы больше не видеть комнату, ставшую моей темницей.

Она слегка покачивает меня в объятиях и бормочет что-то, чего я не могу понять. В моем сознании возникают образы моей мамы, Кево, Кэт, Зары и Эммы. Образы всех тех людей, которых я успела потерять за такое короткое время и которых я всегда принимала как должное. Я бы все отдала, чтобы встретиться с Эммой в «Старбаксе» и обсудить все то дерьмо, которое сейчас происходит в моей жизни. Я скучаю по ней, и одна мысль о том, как она беспокоится обо мне, заставляет мое сердце болезненно сжиматься.

– Что… что ты… здесь делаешь? – спрашиваю я, всхлипывая, когда Мэрта медленно отпускает меня и снова окидывает пристальным взглядом.

Она снова качает головой:

– Один из нас должен был проведать тебя. Проверить, жива ли ты. Я смогла убедить их, чтобы мне дали проведать тебя, чтобы ты не причинила себе никакого вреда.

Я резко отступаю от нее и вытираю глаза тыльной стороной ладони.

– Как видишь, я все еще здесь. Я в порядке.

– Ты не в порядке, девочка.

Безрадостный смех срывается с моих губ.

– Что ж, ты права. Я чувствую себя просто дерьмово, но моего деда это вряд ли волнует. Ведь это его вина.

Какое-то время Мэрта молча смотрит на меня, так долго, что мне становится не по себе. Затем она тихо вздыхает и кладет свою руку на мою:

– Мне жаль твою мать, Блум. Я очень ее любила.

Слезы снова горят в моих глазах, но на этот раз мне удается сдержаться. Я убираю руку и отодвигаюсь к изголовью, чтобы увеличить расстояние между собой и Мэртой.

– Да, я тоже очень сожалею об этом.

Кажется, она понимает намек, потому что выпрямляется, указывая на нагруженный едой поднос, стоящий на комоде:

– Почему ты не ешь?

– А зачем? Не хочу, чтобы меня кормили, как свинью на убой.

– Ты драматизируешь, – замечает Мэрта, снова качая головой. – Ты ничего не добьешься, если будешь морить себя голодом. Ты только теряешь силы и энергию, которые нужны тебе для других дел.

– Вот как? – насмешливо фыркаю я. – И каких же? Смотреть фильмы? Или пялиться в стену? Я не смогу отсюда выйти, Мэрта. Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Я явно в меньшинстве и не