Яд со взбитыми сливками - Анна Ольховская

— Ты что, сдурел? — Пипетка посмотрела на полового партнера даже с некоторой жалостью, словно на обреченного. — Ты что несешь такое? Или хочешь с Маратом поближе познакомиться?

— А я с нашим начальником охраны и так знаком, — совсем раздухарился физрук. Причем во всех смыслах раздухарился — потом от него несло все ощутимей. — Нормальный мужик, между прочим, мы с ним не раз по пивасику вмазывали, когда в город ездили. Ладно вам глазами сверкать, Амалия Викторовна, ну в самом-то деле! Ну накажите нас с Наташкой, высчитайте сколько считаете нужным, — и замнем на этом! Не будете же вы из-за такой ерунды двух проверенных людей лишаться, верно ведь? А насчет ваших слов по поводу шантажа — глупости все это, Амалия Викторовна! Не собираюсь я никого шантажировать, я просто трезво оцениваю ситуацию. Мы пять лет работаем вместе, нареканий в мой адрес прежде не было, я делаю все, что мне прикажут. Надо срочно контейнер с органом доставить — пожалуйста! Надо помочь тело утилизировать — пожалуйста! Надо за материалом проследить — пожалуйста! Где вы еще такого найдете, да еще срочно?

— Такого? — Федоренкова как-то странно усмехнулась. — Такого действительно сложно найти, вы правы, Владимир Игоревич.

— Вот видите, — просиял физрук, — вы меня поняли!

Он продолжил возбужденно тараторить, расписывая свою полезность, и не замечал испуганного взгляда своей недавней возлюбленной. А мадемуазель Поливайко бледнела все сильнее, хотя только что казалось — сильнее некуда. Но есть ведь отлив в голубизну. Пикантный оттенок жабьего брюха. Все цвета моли. Да мало ли в жизни блеклого и вылинявшего!

Такого, каким стало в данный момент лицо врача специализированного детского дома Натальи Васильевны Поливайко.

Федоренкова, заметив это, усмехнулась краешком рта и вкрадчиво проговорила:

— Ладно, идите. Вернее, вы, Владимир Игоревич, можете быть свободны, а вы, — кивнула она Пипетке, — задержитесь. У меня к вам срочное дело.

— Так что, — поднялся с места физрук, — мы уладили это дельце?

— Пока да.

— И вы нас не уволите?

— Нет.

— А наказание каким будет?

— Я сообщу вам отдельно.

— Тогда я пошел?

— Я же сказала — можете быть свободны.

— До свидания. — Самец поднялся и медленно направился к выходу, периодически оглядываясь на оставшуюся сидеть спутницу.

Видно было, что он хочет что-то сказать, но не решается.

Единственным провожатым Владимира Игоревича было молчание, продолжавшееся еще пару минут после ухода физрука. Затем Федоренкова указала глазами в сторону двери, Пипетка понимающе кивнула, бесшумно проскользнула к выходу и резко распахнула створку.

Выглянула наружу, осмотрелась и повернулась к директору:

— Никого. Он ушел.

— Хорошо. Заприте дверь и подойдите.

Наталья Васильевна выполнила распоряжение и, пристроившись на самый краешек стула, замерла, нервно теребя край тряпки-юбки.

— И как вас только угораздило так вляпаться? — брезгливо скривилась Федоренкова. — Он же законченный кретин!

— Понимаете, я… — Стекать в обморок врачиха не собиралась, тургеневских барышень мистер Николс в своем хозяйстве не держал, но угроза увольнения весьма ощутимо тряханула женщину. К тому же она в отличие от недавнего полового партнера соображала гораздо лучше и прекрасно понимала — незаменимых нет. Особенно в таком криминальном бизнесе. — Я уже пять лет здесь, в отпусках толком не познакомишься, так — встретились, переспали пару раз, разбежались. А хочется чего-то постоянного, к тому же Володя… Ой, простите, Владимир Игоревич — он ведь очень симпатичный, вот я и…

— Понятно, — оборвала нервное блеяние Амалия. — Но, надеюсь, ты понимаешь, что твой бойфренд повел себя неправильно?

— Да, — голос Пипетки дрожал, но интонация была твердой и уверенной. Она сделала свой выбор.

— И ненужных вопросов задавать не будешь?

— Разумеется, нет. И готова оказать всяческое содействие любому принятому вами решению.

— Ну что ж, — усмехнулась Федоренкова. — Рада, что ни я, ни мистер Николс не ошиблись в тебе. Что же касается Смирнова — будем считать это временным помрачнением рассудка.

— Спасибо, Амалия Викторовна!

— Но наказать тебя придется.

— Я понимаю.

— Тогда вот что. Следующие три задания от мистера Николса ты выполнишь абсолютно бесплатно. Причем будь готова к тому, что поступит заказ на органы взрослого здорового мужчины…

Произнеся это, Амалия смолкла, испытующе глядя на собеседницу. Та вздрогнула, зрачки ее испуганно расширились, затем последовал судорожный вздох, пальцы рук судорожно сцепились в побелевшие объятия, и женщина кивнула:

— Хорошо. Сделаю.

— Отлично, — одобрительно улыбнулась Федоренкова и, вытащив из папки несколько листков, протянула их врачу. — А теперь возьми вот это. Пришло утром на мой электронный адрес.

— Новый заказ?

— Да, мистер Николс расстарался. Очень денежный и простой в исполнении.

— Вижу, — рассеянно кивнула Наталья Васильевна, просматривая бумаги. — Выявление побочных эффектов нового антибиотика. Надо подобрать здоровый материал.

— Не надо подбирать, возьми Георгия Кипиани.

— Это кто?

— Насколько я понимаю, приятель Смирнова. Карлик.

— А, да-да, вспомнила. Ну что же, неплохой вариант, мальчик абсолютно здоров. Почему именно он?

— Начал задавать вопросы.

— Понятно.

Если не вникать в суть разговора, там, за дверью санузла, мило щебетали две приятельницы. Спокойно, деловито, не повышая голоса, они обсуждали отнюдь не новинки моды. И не кулинарные рецепты.

Они решали, что делать с отработанным материалом. Для друзей — Гошкой Кипиани, несуразным, смешным, доверчивым и очень добрым парнишкой.

Саше больше всего хотелось сейчас зажать руками уши, чтобы не слышать жути, озвучиваемой серебристыми женскими голосами. Слишком страшно, так не бывает. Это же только в детских страшилках и киношных ужастиках живут подобные монстры!

Да, он подозревал, что с больничкой, да и с усыновлениями не все гладко, но… Они, все воспитанники этого детского дома, не дети, а «материал»?! Набор органов, конструктор?

А еще — подопытные кролики, которых травят новыми препаратами, режут по живому, совершенно не озадачиваясь анестезией (об этом тоже упоминали две щебетухи), тщательно фиксируя малейшие изменения в состоянии «материала».

Тех, кто выдерживал опыты и даже иногда выздоравливал, отправляли обратно, выгуляться, окрепнуть, а потом — либо новые эксперименты, либо — под нож. На органы.