Огни на равнине - Сёхэй Оока

Я понял, что должен немедленно покинуть это место, пока еще управляю своим телом и мыслями.

Все тонуло в призрачной дымке. Лунное сияние привело меня в смятение. Я чувствовал слабость, томление, тоску. Я изнывал от смутных желаний. Возможно, это просто инстинкт самосохранения заставил трепетать все мое существо, однако такие мучительные ощущения были мне знакомы – нечто подобное я испытывал и в прошлой, довоенной, жизни, в самые тихие, безмятежные дни. Ведь и прежде мне не раз случалось всматриваться в небо с такой же точно тревогой и жаждой в сердце. Я принялся рыться в памяти, пытаясь вспомнить один из таких случаев. Но у меня ничего не вышло.

Я посмотрел в темно-фиолетовую высь. И внезапно обнаружил, что с окружающими меня пальмами происходит странная метаморфоза. Их очертания расплывались, менялись… Вскоре вокруг меня уже стояли женщины, которых я когда-то знал и любил.

Молоденькое деревце с вайями, собранными в пучок, походило на танцовщицу. Я видел девушку, которая отвергла мою любовь, не уступила моим домогательствам.

Стройная пальма закуталась в сумрачную вуаль. Тяжелые вайи плавно ниспадали вниз, словно косы. А я видел женщину в годах, которая воспылала ко мне любовью и страдала от этого.

Еще одна пальма с пышным зеленым плюмажем оказалась… да-да, той самой темпераментной гордячкой… Ах, в наших сердцах жила настоящая любовь, но девушка не хотела в этом признаться даже самой себе и в конце концов бросила меня…

Три женщины, озаренные потоками лунного света, склонились надо мной и смотрели, как я умираю. А я воскрешал в памяти мгновения близости, блаженства и радости, которые давным-давно делил с ними. У одной бедра отличались необычайным изяществом, хрупкостью и в обхвате были такими же, как руки другой…

Я угасал, жизнь по капле вытекала из моего тела. Обессиленный, я никак не мог вспомнить пульсирующее сладострастие и жар экстаза, я помнил лишь предшествовавшие ему томительное предчувствие, вожделение и жажду.

Лунное сияние затопило, поглотило меня. Оно возбуждало во мне мучительное томление, какое вызывали женщины, духовно и физически недоступные мне.

Таким же недосягаемым было для меня и бездонное вечное небо. Но именно поэтому я страстно мечтал о нем. И неожиданно осознал одну поразительную вещь: я так жадно хватался за ускользавшие от меня обрывки реальности, изо всех сил пытался уберечь последние искры жизни не потому, что был еще жив, а потому, что был уже мертв. В столь парадоксальном открытии имелся один положительный аспект: если связь между мной и этим миром порвана, то у меня отпадает необходимость совершать самоубийство.

По губам моим скользнула снисходительная улыбка. Вскоре я уснул.

Два дня и две ночи я провел под пальмами, потом поплелся дальше. Мне стоило огромных усилий подняться с земли. Но как только я встал и выпрямил спину, ноги зашагали сами собой.

Я цеплялся взглядом за каждую пальму, все надеялся найти на земле кокосовый орех. Вскоре я уже тащился по лесу, который террасой возвышался над рекой, и внимательно всматривался в заросли деревьев – ведь на них могли оказаться съедобные «подвески». Но мои поиски ни к чему не привели.

Пышная тропическая растительность, отражая солнечный свет, сияла яркой пустой красотой. Я усмехнулся, вспомнив, какими красками живописал когда-то природу этого благословенного края, где царит вечное лето…

Я вернулся на тропинку, бежавшую по берегу реки, и последовал за хрустальным потоком. Вода струилась по большим коричневым камням. На берегу из земли медленно сочилась черная маслянистая жидкость, тонкие струйки, переливаясь на солнце радужными красно-сине-желтыми узорами, уходили в песок.

Река становилась все шире и шире, по краям тянулась травянистая низина. Заросли тростника, рогозы и осоки, словно группы людей, теснились у воды. Блестящие остролистные растения заполонили земляные насыпи, холмики и даже самые маленькие кочки. Облако темного пуха игриво кружилось над плюшевыми «початками» и колосьями, а потом, подхваченное ветром, улетало прочь.

Слева от реки выросла одиночная гора, опушенная снизу густым тростником, который топорщился, как конская грива. Пока я разглядывал гору, в голове почему-то возник образ женского лобка.

Вдоль тростниковых зарослей змеилась тропинка, по ней я и отправился дальше. Дорожка, словно канавка или колея, сантиметров на пятнадцать углублялась в красную глинистую почву склона, на гладких бортиках виднелись пучки травы в разрезе: стебли, корневая система… Я присмотрелся внимательнее. Такие следы могла оставить только лопата! Я обнаружил свидетельство присутствия человека в безлюдной, дикой долине. Открытие потрясло и до смерти напугало меня.

А потом я услышал звук. Резкий, звонкий петушиный крик сыпался с верхушки холма, взрывая мирную полуденную тишину.

Следы от лопаты, истошное кукареканье… Все это говорило лишь об одном: где-то поблизости находились люди – филиппинцы! Опасность встречи с местным населением постоянно давила на нас, мы ведь знали, что захватчиков всегда ждет расплата.

Несмотря ни на что, я продолжил свое восхождение.

На макушке холма полоска тростника оборвалась. В своеобразной седловине лежало поле, которое по дальнему краю замыкалось стеной высоких темных деревьев. Из лесной гущи вновь понеслось петушиное пение. Тропинка бежала по полю прямо в чащу.

Под сводами вековых исполинов царила густая тень. По обеим сторонам дорожки, словно сторожевые башни, торчали два толстых чурбана. Дальше тропа разветвлялась – симметрично, как в английском парке. Между дорожками зеленела травка. Солнце заливало землю ярким светом и теплом. Вокруг стояла полнейшая тишина. В просвете между деревьями я увидел хижину. Наверное, именно там находятся куры… и люди!

Я колебался недолго. Меня словно что-то подгоняло в спину. Крепко сжав в руке винтовку, я промаршировал сквозь чащу, вышел на лужайку и… замер от удивления. Я не ожидал увидеть ничего подобного!

На гребне косогора приютилась хижина. Склон холма, усеянный стволами и бревнами, плавно переходил во впадину, из которой поднимался новый холм, также заваленный мертвыми деревьями.

Вокруг не было ни души. Несколько птиц примостились на ветвях необычного дерева с длинными, плоскими, как у тростника, листьями. Куры! Местные филиппинские куры, черные, жилистые, костлявые, похоже, еще не успевшие одичать. При моем приближении они оживленно закудахтали, посматривая друг на друга круглыми глазками, потом отвернулись от меня и затихли.

Невзрачные пернатые создания внезапно представились мне райскими птицами. Чистенькие, маленькие, они устроились на ветвях, как на насесте. Куры казались мне сказочными, неземными существами. Затем меня посетила отнюдь не поэтическая идея: я решил поймать волшебное создание. Я знал, что, в отличие от наших, толстых и неуклюжих кур, эти умеют летать, и стал тихо подкрадываться к добыче, надеясь застать жертву врасплох. Но не успел я сделать и двух шагов, как куры вспорхнули с дерева и, отлетев на приличное расстояние, опустились в траву.