Тьма века сего - Фрэнк Перетти

Впервые? Лицо Альфа Бруммеля со сверлящими серыми глазами вспыхнуло в памяти, и Маршаллом снова овладела слабость. Он стряхнул неприятное воспоминание и сделал глубокий вдох. Куда подавалась былая хогановская сила воли? Она, что, осталась в кабинете Бруммеля?

Маршалл не смог найти ни ответа, ни толком объяснить происходящее, в нем только росло чувство презрения к себе. «Опять я поддался, как гнилое дерево», – думал он и, как гнилое дерево, прислонился к стене и стоял так, чего-то выжидая.

Через несколько минут двери зала распахнулись, и студенты стали вылетать в коридор, как пчелы из улья.

Они не замечали Маршалла, как будто он был невидимкой, но ему было абсолютно все равно. Затем вышла Санди, Маршалл встрепенулся и двинулся к ней со словами приветствия, но она просто прошла мимо! Не повернув головы, не остановившись, не улыбнувшись, не ответив ему ничего! Проводив ее взглядом по коридору до выхода, Маршалл почувствовал всю глупость своего положения.

Он пошел вслед за дочерью. Хотя он шел ровным шагом, ему казалось, что он все время спотыкается. Он шагал нормально, отнюдь не волоча ноги, но у него было ощущение, что они налились свинцом. Он видел, как его дочь, так ни разу и не обернувшись, вышла из здания. Грохот захлопнувшейся за ней двери отозвался в бесконечно длинном коридоре тяжелым осуждающим эхом, как бы навеки разъединяя его с той, кого он так любил. Маршалл остался один в широком коридоре, онемевший, беспомощный, и его крепкая внушительная фигура казалась совсем маленькой.

Струйки удушливого зловонного пара, которые Маршалл не мог видеть, тянулись по полу. Это напоминало тихое течение воды под аккомпанемент недоступного слуху царапанья и скрежета когтей по кафельному полу,

Маленький бес накрепко присосался к Маршаллу, как скользкая черная пиявка. Его когтистые пальцы обвивались вокруг ног Маршалла, словно щупальца спрута, удерживая его и отравляя его дух. Желтые выпученные глаза на шишковатой физиономии наблюдали за ним, буравя насквозь.

Маршалл чувствовал глубоко внутри все возрастающую боль, и маленький дух знал это. Но удержать этого человека становилось все труднее. Пока Маршалл стоял в пустом коридоре, в нем начало просыпаться чувство отчаяния, любви и горечи. Жалкие остатки раздражения и запала догорали. Он двинулся к двери.

Действуй, Хоган, действуй. Это же твоя дочь!

Маршалл решительно шагал вперед. Демон, изо всех сил вцепившись в его ногу, волочился по полу. Глаза духа горели яростью, и серное дыхание с шумом вырывалось из ноздрей. Он распустил крылья, ища опоры, чтобы удержать Маршалла, но так и не смог ни за что зацепиться.

«Санди, дай же отцу хоть один шанс!» – в отчаянии думал Маршалл.

В конце коридора он уже почти бежал, большие ладони толкнули дверь с такой силой, что она с грохотом ударилась о стену здания. Сбежав по ступеням, он остановился на дорожке, обсаженной тополями, посмотрел вперед на зеленую лужайку перед Стьюарт Холлом, оглянулся по сторонам, но дочери нигде не было.

Демон снова начал карабкаться вверх по его телу. Маршалл замер, одинокий и растерянный.

– Я здесь, папа.

Демон мгновенно скатился вниз и, не удержавшись, упал, злобно ворча от возмущения. Маршалл обернулся и увидел дочь, стоявшую почти возле той самой двери, с которой он только что сражался. Она явно пыталась укрыться от своих сотоварищей за кустами камелий и, похоже, собиралась хорошенько проучить отца. «Все равно это лучше, чем потерять ее», – подумал Маршалл.

– Прости, пожалуйста, – поспешно проговорил он, – но мне показалось, что ты не захотела узнать меня там, в коридоре.

Санди выпрямилась, готовясь встретиться с отцом лицом к лицу и показать ему, насколько она оскорблена, хотя по-прежнему не решалась посмотреть ему прямо в глаза.

– Это… так неловко получилось.

– Что именно?

– Да знаешь, все, что там произошло.

– Конечно. Но, видишь ли, я люблю мутить воду, некоторым будет что вспомнить…

– Папа!

– И кто же тогда снял табличку «Родителям вход запрещен»? Откуда мне было знать, что мое присутствие твоему лектору неугодно?! Что же это, позвольте спросить, такое сомнительно важное и тайное она хотела скрыть от посторонних?

Теперь, наконец, Санди почувствовала себя достаточно уязвленной, чтобы посмотреть отцу прямо в глаза:

– Ничего, абсолютно ничего. Обыкновенная лекция.

– А в чем же тогда дело?

Санди подыскивала подходящее объяснение.

– Не знаю. Я думаю, она тебя узнала.

– Не может быть. Я с ней никогда не встречался. – И тут же Маршалл задал моментально возникший вопрос:

– Что ты имеешь в виду, говоря, что твой профессор знает, кто я такой?

Санди была в замешательстве:

– Я имею в виду… Не знаю… Может быть, она знает о твоей газете. Может, ей не нравится, когда вокруг шныряют репортеры.

– Надеюсь, ты понимаешь, что я тут вовсе не «шнырял». Я только искал тебя.

Саиди решила закончить этот разговор:

– Ладно, папа, хорошо. Она просто что-то не правильно поняла. Я не знаю, что ей не понравилось, но думаю, что лектор имеет право выбирать своих слушателей.

– А я, значит, не имею права знать, чему учат мою дочь?

Санди не стала отвечать и произнесла только:

– Ты все-таки подслушивал?

В эту же секунду Маршалл понял, что все потекло по старому руслу: началась та же обычная игра в «кошку с собакой», привычный для них «петушиный бой». Это было невыносимо. Маршалл не хотел этого, но он уже потерял над собой власть и не мог остановиться.

Что касается демона, тот ползал поблизости, щурясь на Маршалла, как будто тот был раскаленной лампочкой, и спокойно наблюдал за происходящим, ожидая развязки.

– Какой болван мог подумать, что я подслушиваю! – прорычал Маршалл. – Я тут оказался потому, что я твой отец, я люблю тебя и хотел подвезти тебя домой после занятий. Я знал всего лишь, что ты в Стъюарт Холле. Я просто пытался разыскать тебя, и вот…

Маршалл вздохнул и прикрыл глаза рукой, пытаясь остановиться.

– ..решил подсмотреть, чем я занимаюсь? – процедила Санди.

– А это запрещено?

– Ладно, я попытаюсь тебе объяснить. Я человек, папа, у каждого человека – неважно, кто он такой – есть свое место во вселенной, и поэтому он не может подчиняться воле других. Что касается профессора Лангстрат, то она вправе решать, пускать тебя на свою лекцию или выгнать!

– А кто же, собственно говоря, ей платит? Санди пропустила вопрос мимо ушей.

– Что касается меня: чему я учусь и кем буду, куда я иду и чего я хочу, то ты не имеешь права вмешиваться в мой мир, пока я тебе сама не разрешу этого!