Маркус и Диана - Клаус Хагерюп

Маркус даже не заметил, что промок от воды, которую стряхнул на него Сигмунд.

— А?

— Ты должен написать ей еще одно письмо. От имени миллионера.

— Но я же не миллионер.

— Дело в том, — продолжал, вытираясь, Сигмунд, — что Диане Мортенсен плохо. Ей нужен кто-то, кому можно довериться. Могу поспорить, что она ждет не дождется твоего следующего письма. Если ты расскажешь ей, кто ты на самом деле, ей будет очень неприятно. И тогда ты будешь виноват.

— С чего это?

— Просто я это чувствую. Вспомни про Мэрилин Монро. Ты себе никогда не простишь, Маркус.

— Если что?

— Если не напишешь ей письмо.

— От имени миллионера?

— Да.

— Боюсь, мне не удастся соврать ей еще раз, Сигмунд. Не Диане Мортенсен.

— Я тебе помогу, — сказал Сигмунд спокойно. — У тебя с собой нет ручки и бумаги?

— Есть, — ответил Маркус, — случайно.

* * *

— Ну вот, — сказал Сигмунд, — неплохо, сказать по правде. Прочти вслух.

«Дорогая Диана! — начал Маркус — Да, мне кажется, я теперь могу называть тебя просто Диана. Ощущение связи между нами, которой препятствует время и расстояние, усилилось после того, как я прочел твое последнее письмо. Я просто узнал в нем собственные чувства и впал в глубокую меланхолию, но одновременно испытал большую радость. Радость оттого, что ты существуешь. Теперь я скромно надеюсь, что ты тоже испытаешь такую же радость от моего письма. Диана, меня тешит слабая надежда, что я смогу подарить тебе немного непосредственности и жизнелюбия, которые нам так нужны, чтобы радоваться простым вещам. Я сам часто наслаждаюсь природой. Маленький цветок сон-травы с розовыми листьями и голубыми лепестками, карликовая береза, которая крепко цепляется за каменистую землю, ледник в его замерзшей красоте и солнце, когда оно, свежее и отдохнувшее, поднимается над горами. Когда я все это вижу, я понимаю, что живу! Что я и природа — это одно целое и что времени в каком-то смысле больше не существует. Да, Диана, я часто задумывался, что же такое время, и понял, что согласен с поэтом Гюннаром Райсс-Андерсеном, который сказал так: „Время — это расстояние в заколдованном пространстве"! Если ты понимаешь, о чем я. Ты — в Голливуде, а я — в Норвегии, но мы находимся в одном пространстве, а космические волны, которые соединяют твою жизнь с моей, не знают государственных границ. Я часто говорю: „Радуйся малому!"

Я знаю, что ты, как и я, ищешь смысл жизни, но я знаю также, что именно в этом ты его и найдешь. В маленькой птичке, сидящей на ветке перед твоим окном, в дуновении ветра, развевающего твои волосы, в доверчивом взгляде маленького поклонника. Если ты понимаешь, о чем я.

И не забывай, Диана, что, как бы ни было тяжело, где-то в мире живет маленький миллионер и думает о тебе.

С уважением, восхищением и искренней дружбой,

Маркус».

Они писали письмо два часа. Содержание придумал Сигмунд, но большинство предложений сформулировал Маркус. Он ведь был специалистом писать от чужого имени. Пока они сочиняли, ему казалось, что письмо великолепно, но, когда он прочел его вслух, он засомневался. Немного испуганно посмотрел на Сигмунда.

— По-моему, немного…

— Немного что?

— Немного по-взрослому как-то.

— То есть?

— Так по-взрослому, что даже как-то по-детски, если ты понимаешь, о чем я.

Сигмунд не понимал, о чем говорил Маркус.

— Оно взрослое, потому что Маркус Симонсен — очень взрослый мужчина. Ему… двадцать шесть лет.

— Двадцать шесть?

— Да, тебе тринадцать, так? И мне тринадцать с половиной. Миллионер Маркус Симон-сен — это ты и я вместе. Поэтому двадцать шесть. Он такой же умный, как я, и в три раза умнее тебя.

— Что?

— Я же в два раза умнее тебя, так?

— Нет, не умнее!

— Но у тебя больше фантазии, чем у меня, — успокаивая друга, сказал Сигмунд,— фактически в два раза больше.

Маркус не очень-то успокоился, но он не успел еще ничего сказать, как Сигмунд продолжил:

— Кстати, думаю, мы добавим еще десять лет, раз я такой зрелый. Ему будет тридцать шесть. Дай письмо.

Маркус дал ему письмо, и Сигмунд зачеркнул «маленький миллионер» и вместо этого написал «тридцатишестилетний миллионер».

— Ну вот, готово, — сказал он. — Заберу домой и распечатаю на папином компьютере.

— Привет!

На камне за их спиной появилась Эллен Кристина. Она была в синем купальнике и с мокрыми волосами. Сигмунд встал.

— Я думал, ты играешь в мяч с Райдаром.

Эллен Кристина откинула мокрые волосы со лба.

— Фу… — сказала она по-детски. — Можно здесь немного посидеть?

— Садись,— сказал Сигмунд. — Мы все равно уходим. Пошли, Маркус.

Маркус знал, что пока они шли к велосипедам, Эллен Кристина по-прежнему сидела на камне и неотрывно смотрела на море, не потому что ей хотелось сидеть, а потому что она так сказала и потому что она не хотела, чтобы Сигмунд обнаружил, что сказала она так из-за него.

— Может, нам вернуться? — спросил он.

— Зачем это?

— Ну да, — пробормотал Маркус, — правильно.

— Что правильно?

— Что у меня в два раза больше фантазии.

Монс мог уйти в отпуск только в начале июля, и у них еще не было никаких планов на лето. Маркусу это нравилось, потому что он никогда не знал, чего можно ожидать от путешествий. За границей могли украсть паспорт и деньги, а в Норвегии могла сломаться машина на какой-нибудь магистрали. Сигмунд тоже сидел дома. «Деньги и власть» по телевизору продолжались серия за серией, и Маркус вместе с Сигмундом основали собственный тайный фан-клуб Дианы Мортенсен. То есть скорее это был не фан-клуб, а организация в ее защиту. Они назвали клуб «ПД», что значило «Помоги Диане!» Главный штаб клуба находился на краю леса над старым карьером, который люди использовали для нелегальной свалки и спортивной стрельбы в выходные. Ни Маркус, ни Сигмунд особо не умели строить дома, но они раздобыли несколько досок и нашли в карьере старый брезент. Там же они старательно собрали архив Дианы Мортенсен, состоявший из фотографий и газетных и журнальных вырезок. Письмо и фотографию, которую она прислала Маркусу, они положили в коробку из-под конфет, на которую поверх изображения королевы Сони они наклеили фотографию Дианы Мортенсен. Тайные встречи проводились раз в два дня, а на повестке дня всегда был один пункт: Диана Мортенсен.

Чем больше они ее обсуждали, тем больше беспокоились, а через десять дней, не получив ответ на письмо, они заволновались всерьез.