Ф. В. Каржавин и его альбом «Виды старого Парижа» - Галина Александровна Космолинская

гравюры исчез картуш с названием «LVTETIA URBS PARISIORUM», королевский и парижский гербы, расположенные от него справа и слева, и наконец — подпись художника (ил. 16)[212].

Найти источник происхождения столь популярной гравюры, оказавшейся в альбоме Каржавина, — задача не из легких, даже если ограничиться только теми изданиями, где план Парижа воспроизведен в авторской редакции (с картушем, гербами и подписью художника). К счастью, в нашем случае поиск удалось локализовать.

Ил. 16. Титульный лист Topographie françoise (Paris, 1641)

На обороте гравюры на просвет листа можно увидеть печатный текст, поддающийся прочтению. В нем перечисляются названия малых трактатов блаженного Августина в последовательности, принятой каноническим собранием его сочинений (Opera omnia), которое в XVI веке было подготовлено учеными Лувенского университета под руководством теолога Иоанна Молануса или Яна ван дер Мелена. Как известно, малые трактаты в лувенской редакции печатались в Прибавлении (Appendix) к девятому тому десятитомного издания творений Августина, впервые изданному в Антверпене у Христофора Плантена в 1576–1577 годах. На протяжении нескольких столетий творения Августина в этой редакции переиздавались бесконечное число раз в разных городах и странах.

Библиографические разыскания привели нас к парижскому изданию 1613–1614 годов, также воспроизводившему тексты Августина в канонической редакции лувенских богословов[213]. Но главное — подписная гравюра Л. Готье «LVTETIA URBS PARISIORUM» украшает титульные листы всех десяти томов этого издания. В девятом томе, включающем в себя прибавления, на обороте титула напечатан список (Index Appendicis) из 24 малых трактатов Августина, названия которых с XII по XXIV как раз попадают на нижнее поле — место расположения титульной гравюры; именно эти названия прочитываются на просвет листа в альбоме Каржавина (ил. 17).

Ил. 17. Титульный лист собрания сочинений Августина (Paris, 1614)

Итак, гравюра Готье, которой открывается альбом «Виды старого Парижа», изначально украшала девятый том парижского издания творений блаженного Августина 1613–1614 годов. Остается добавить, что в библиотеке Каржавина находились и другие издания Августина, необыкновенно почитаемого в Сорбонне; по меньшей мере, три из них сохранились[214].

Наклеенная на альбомный лист гравюра Готье буквально испещрена латинскими литерами (от А до S), которыми Каржавин отметил более двадцати парижских объектов, снабдив их своим комментарием[215]. Напомню, что лист создавался в начале 1790‐х, в разгар Французской революции. За событиями в Париже он следил из Петербурга, и нас не может не заинтересовать, какие объекты на старинном плане Парижа вольно или невольно попадали в поле его зрения.

Наряду с важнейшими достопримечательностями острова Сите (Нотр-Дам, Сент-Шапель, Парижский парламент), Каржавин отметил разрушенные во время революции древние церкви Св. Варфоломея и Св. Ландри, а также монастырь Ордена Барнабитов; подчеркнул, что на Новом мосту еще нет конной статуи Генриха IV (на самом деле, ее уже не было, когда он это писал), и не забыл про общественную купальню на восточной оконечности острова (AB). В поле его зрения попали также острова Сен-Луи (С) и Лувье (D), ров Сен-Бернар, позже засыпанный, и одноименные ворота, также снесенные (Е); не прошел он мимо и сохранившейся только на плане Бастилии (F), а также замка Тампль (G), ставшего тюрьмой для королевской семьи. Наиболее значимыми для него оказались городские ворота Сен-Мартен (H) и Сен-Дени (I) с предместьями: здесь им отмечены монастырь Сен-Дени (K) и холмы Монмартр (L), Монфокон (М), Менильмонтан (N). Не остались без внимания и древние крепости — Малый и Большой Шатле (О, P), Гревская площадь (Q), а также дворец Карла IX (R) и Ворота Конференции (S), оба уже несуществующие. Объектов, отмеченных на плане Парижа, вероятно, было бы больше, не имей Каржавин под рукой уже ранее созданных листов с видами Парижа.

Дневник, путеводитель, архитектурное пособие?

Альбом «Виды старого Парижа» не является ни путевым дневником, ни путеводителем, как это могло бы показаться на первый взгляд. Работа над рукописью протекала в два этапа (в начале 1770‐х и начале 1790‐х годов) и каждый раз — по возвращении Каржавина на родину, что можно принять за проявление ностальгии по городу, где прошла его юность, оставались друзья, сердечные привязанности… Однако если мы обратим внимание на событийный контекст, в котором идея парижского альбома зародилась, была реализована и получила свое продолжение, то картина окажется намного сложнее.

Как уже говорилось, Каржавин создавал свой альбом в период службы в Экспедиции Кремлевского строения (1769–1773), где исполнял должность архитекторского помощника при Василии Ивановиче Баженове. Связать появление парижского альбома с его профессиональной деятельностью в кремлевской команде архитектора, на наш взгляд, было бы логично.

Их знакомство произошло в Париже, куда Баженов прибыл осенью 1760 года в числе первых пенсионеров петербургской Академии художеств для завершения своего образования. К сожалению, о контактах молодых россиян в Париже нам известно пока немного. В январе 1762 года в Парижской миссии студент Каржавин и академический пенсионер Баженов приносили присягу императору Петру Федоровичу. Одновременно с ними присягали «Григорий Соболевский медицины студент» и «Санктпетербургской академии живописец Антон Павлов сын Лосенков»; к присяге молодых людей приводил «находящийся в Париже при посолстве иеромонах Кирилл Флоринский[216]», о котором речь пойдет ниже. Летом 1765 года Каржавин и Баженов возвращались на одном корабле на родину; средств, чтобы «ехать сухим путем», не было ни у того, ни у другого[217]. Непростой опыт парижской жизни, безусловно ценнейший для обоих, скреплял их отношения, переросшие в крепкую дружбу.

Баженову для реализации своего грандиозного проекта реконструкции древнего Московского кремля трудно было бы найти лучшего помощника, чем его парижский приятель. Недаром архитектор был обеспокоен, «чтобы не упустить ево куды в другую команду»[218]. Европейски образованный, свободно владеющий несколькими языками, воочию знакомый с французской архитектурой, как средневековой, так и современной, Каржавин знал себе цену. К тому же он положительно имел вкус к классицизму, что гарантировало успешное сотрудничество единомышленников. Представление, поданное в Экспедицию кремлевского строения для зачисления Каржавина в команду, содержало блестящую аттестацию кандидата на должность «архитекторского помощника». По замыслу Баженова, на него среди прочего возлагалась важнейшая обязанность — переводить «с латинского, с французского и еллино-греческого» языков жизненно необходимые в России трактаты «о величавых пропорциях Архитектуры» и другие пособия, «касающиеся до художеств»[219].

Менее чем за четыре года пребывания в команде Баженова Каржавин перевел целый ряд классических и новых архитектурных трактатов — Витрувия, Себастьяна Леклерка, Ролана Фреара де Шамбре, Клода Перро и др., но лишь немногие из его переводов были напечатаны[220]. Одновременно он трудился над словарем