Песнь Серебряного моря - Надежда Черпинская

Ринай не бывает трусов и подлецов. И всё же госпожа твоя весьма неосмотрительна.

Литей молчал. Он попросту не знал, что сказать. Ему следовало смертельно оскорбиться. Наверное, он так бы и сделал, если бы не этот эльфийский князь, а кто-то в Ринайграде обозвал его «мальчишкой» и говорил о нем столь непочтительно. Он даже вызвал бы этого наглеца на рыцарский поединок…

Но сейчас он чувствовал, что у этого эльфа, древнего и вечно юного, есть все основания называть его так, более того, в конечном итоге, слова его звучали как похвала. И Литей не нашёл достойного ответа.

Глаза Мары сверкнули недовольно. Она, конечно, хотела, чтобы Эктавиан говорил на лейндейльском наречии, но вряд ли стоило переводить уже сказанное.

– Ты напрасно беспокоишься, Эктавиан, – молвила вновь Мара, пытаясь замять неприятный разговор. – Меня сопровождал отряд воинов – лучших в Ринайграде, под предводительством Лонгира. Ты ведь встречался с ним?

– Да, он как-то приезжал с посланием от Лиарина. Славный воин, честный и преданный тебе безгранично. И всё-таки он не уберёг тебя. Ладно, займёмся наконец твоей раной!

Эктавиан подошёл ближе, опустился на колени рядом с Марой и расцепил пряжку её серого плаща. В руке его появился тонкий стилет. Он срезал повязку с плеча королевы и осторожно потянул рукав вниз.

Голубая материя, залитая бурыми пятнами крови, медленно сползла с плеча, открывая миру белоснежную кожу.

И Литей вновь ощутил вспышку ревности. Что-то непозволительное чудилось ему во всем происходящем. Слишком близко наклонился эльф к королеве, слишком смело касался её плеча.

«Если так дальше пойдёт, он её сейчас на моих глазах поцелует. Наглец! Вот если бы тут был князь Лиарин… он бы ему показал! Да только и я не потерплю!»

Литей заёрзал на скамье, не находя себе места от внезапно нахлынувшей злости и ревности.

Но Мара поняла его по-своему.

– Не беспокойся, миэ белаэ ланхо, всё будет хорошо!

Королева тихо застонала, из рваной раны опять хлынула кровь.

На миг Литей забыл о гневе, сердце его сжалось, и слёзы вступили на глазах, словно он чувствовал всю боль своей госпожи.

Эльф коснулся раны рукой и шепнул что-то. Кровь остановилась.

И Литей вздохнул облегчённо, но в следующий миг по жилам его вновь огнём пронеслось возмущение. Окровавленная рука эльфа самым бесстыдным образом легла на обнажённое плечо Мары, другой он приобнял её за шею, заглянул ей прямо в глаза.

Литей вскочил, гневные слова были готовы сорваться с языка, но выдавил он только невнятный звук.

В тишине сдержанный голос Великого князя прокатился как раскат грома.

– Сядь! – велел он, не поворачивая головы.

Литей хотел возмутиться, но в следующий миг безвольно опустился в кресло и замер, боясь пошевелиться.

– Сядь, молчи и не мешай мне, мальчик!

И он остался сидеть на месте. Гнев и ревность схлынули, и даже стало как-то неловко. Литей вдруг понял, что эльф прочёл его мысли, и совесть заела его ещё сильнее.

Ведь хотел вести себя как истинный принц, а сам своими глупыми подозрениями и хозяина дворца оскорбил, и свою госпожу тоже.

Что он теперь подумает о неблагодарном госте? Позор! Невоспитанность принца бросает тень на честь всего Королевского Дома Ринай.

Но эльфу, кажется, было совсем не до юноши. Свет озарил его ладони, и он зашептал тихо-тихо, но воздух звенел от магии его слов: «Маяна кару, далегас кару, Эктавиан, каринах эла». Эльф повторял эти слова снова, снова и снова. И когда он отнял руки от белого плеча королевы, не осталось и следа от раны.

То было обычное эльфийское чудо.

Так умела делать и госпожа Мара, но Литей не знал, что искусство исцеления подвластно и другим.

– Дайлиро, миэ белаэ мэйло![2] – тихо сказала королева. – Теперь всё хорошо. И можно даже поболтать по душам…

– Ещё не всё! Придёт Экталана, вылечит тебя окончательно. Я постарался унять боль и заживить саму рану, но душе твоей нужно ещё немало заботы и жизненной силы. Много крови ты потеряла, и путь был долог. Ты слаба, Эрсель. Но Экталана сможет тебе помочь.

– Где она, кстати? Я жажду увидеть самую красивую девушку Элтлантиса! – с улыбкой добавила Мара.

– Скоро придёт. Она воистину самая красивая, и не только в Элтлантисе. И стоит ли удивляться? За всю вечность мира не рождалось никого прекраснее её матери, а ведь сияние Элинэль достались княжне в наследство, – ответил Эктавиан. – Правда, несмотря на красоту, любви она пока не знает, всё больше слёзы да печаль.

– О, дети! Сердца наши всегда полны тревоги о них. Киралейн тоже пока не нашёл себе жену… Я надеюсь, что она будет из Элтлантиса, – Мара Джалина лукаво улыбнулась.

Эльф ответил ей такой же улыбкой:

– На всё воля Небес! Я не хотел бы, чтоб дети повторяли наши ошибки. Помнишь, что чуть было не вышло из-за того, что все с детства пророчили Лиадран в невесты Лиарину.

– Мне ли это забыть? – усмехнулась Мара. – Теперь это кажется забавным, а тогда немало бед принёс нам вздорный нрав и ревность этой горделивой девчонки.

– Мне Лиадран была всё равно что младшая сестра, и я легко прощал её выходки, как прощают баловство ребёнку, но всё же порой и я терял терпение. Однако забудем прошлое! Я рад видеть тебя, Эрсель, но сдаётся мне, не только по старой дружбе приехала ты сюда, –рассудил эльф. – Что творится в Лейндейле? Экталана пугает своими зловещими пророчествами. На юге и востоке – пожар войны, а на западе и вовсе – тьма. Давно мы потеряли всякую связь с Дикими землями, и напрасно ждём хоть каких-то вестей от западных собратьев. Можно лишь строить догадки о том, что происходит вдали от Элтлантиса. Вчера Экталана сказала, что Малигель ушла… Не знаю, что стало причиной этому.

– Малигель? Целительница Малигель из общины ласнийских знахарей? – удивилась и встревожилась Мара.

– Ты её знала? – не понял Эктавиан.

– Нет, не довелось. Но ведь однажды она излечила Лиарина. Помнишь?

– Да, – кивнул эльф, в голосе его тревога мешалась с печалью. – Передай моему брату, его спасительницы больше нет. Что-то происходит, Эрсель, что-то надвигается. Я чувствую это, и от предчувствий у меня кровь стынет в жилах. Экталана говорит: время эльфов ушло. Я готов к этому – просто уйти, всем и сразу, потому что уйти всё равно придётся. Что-то страшное близится, Эрсель, что-то страшное