Тайна оберега - Татьяна Милях

Проезжая по раскинувшемуся военному стану, Таяна, надеясь встретить Евсея, с любопытством оглядывалась. Да где там! Как тут найти человека, когда столько народу собралось на подступах к столице!

Удачно расположив свои дружины на Земляном валу, защищавшем стены Белого города, Пожарский безотлагательно собрал совет. На большом столе разложили карту первопрестольной, и бояре окружили стол.

– Мы с Кузьмой Миничем закрываем Арбатские ворота и всю линию до Чертольских ворот, – показал Дмитрий Пожарский на карте и, взглянул на князя Туренина: – Левый фланг и Алексеевская башня остаются за тобой, Василий Иванович, – проговорил он и боярин молча кивнул. – Тверские ворота будет прикрывать отряд князя Лопаты-Пожарского, ну а правый фланг и Покровские ворота остаются Дмитриеву и Левашову.

Понимая, что основные события развернутся не здесь, а на Земляном валу, Евсей намерился возразить, но Прохор осадил племянника.

– Не торопись, Евсей Фёдорович, – прошептал дядька, – и на твою долю тумаков от поляков достанется. Один бес ведает, куда им ударить вздумается.

Бояре продолжали обсуждать предстоящую битву, когда на пороге появился гонец с посланием от гетмана Ходоркевича. Прочитав грамоту, Пожарский усмехнулся.

– Ну и что нам поляки пишут? – поинтересовался Минин.

– Да знает этот чёрт поганый, Ходоркевич, что против его вояк мы крестьян по городам и весям насобирали. Насмехается, – хмыкнув, скривился воевода и зачитал: «Лучше бы ты, Пожарский, отпустил к сохам своих людей. Всё живы бы остались, а нам рабы покорные пригодятся».

– Мы им ещё покажем покорных рабов, – буркнул Левашов.

– И я так же думаю, – оглядев собравшихся, согласился князь и продолжил совет: – Нас меньше, и наши люди хуже обучены и вооружены, а потому будем держать оборону. Скорее всего, в надежде прорваться в Кремль гетман ударит от Новодевичьего монастыря по Белому городу. Здесь следует ожидать основной удар, здесь мы и соберем основные силы, – проговорил князь, и бояре согласились с воеводой. – А тебе, Дмитрий Тимофеевич, остаётся Замоскворечье удержать, – обратился Пожарский к Трубецкому.

Не желая поступиться собственной гордыней, казачий атаман взвился:

– Смотрю, Пожарский, ты себя воеводой возомнил? А когда мы здесь одни более года поляков держали, ты где был?

– Не о том сейчас речь, Дмитрий Тимофеевич, – вступил в разговор Минин. – Когда враг на пороге, не время заслугами мериться, – взялся увещевать он князя, и лишь после того, как в поддержку войскам Трубецкого Пожарский отдал пять отборных конных сотен, казачий воевода обязался оборонять указанные позиции и ударить с правого берега Москвы-реки в тыл войска Ходкевича.

Бояре разошлись, и вокруг московских стен закипела работа. Весь день вплоть до глубокой ночи ополченцы, даточные люди17 и москвичи спешно укрепляли валы, рыли рвы, строили остроги, сооружали земляные укрепления и окопы для «огненного боя». Часть стрельцов расположили на стенах Белого города, там же установили и пушки. Едва русские ратники успели возвести укрепления, как конная разведка доложила, что гетман выступил из Вязем18.

– Не удастся полякам подобраться неожиданно, – услышав донесение, довольно отметил Пожарский.

Ополчение опередило врага всего на день. Опытный полководец Ян Ходкевич, хорошо показавший себя в битвах со шведами, привёл большой обоз припасов и целую армию хорошо обученных вояк. Кроме его личной двухтысячной дружины к стенам русской столицы явился восьмитысячный отряд запорожцев, полторы тысячи пехотинцев-наемников, проходимцев всех мастей и вероисповеданий и выделенная королём Сигизмундом литовская конница, венгерская кавалерия. В целом вражеское войско насчитывало около четырнадцати тысяч бойцов, а в Кремле ещё засел трёхтысячный польский гарнизон, готовый ударить в спину ополченцам.

Пелагею с Таяной разместили в шатре вместе с монастырскими послушницами. Готовясь к поступлению раненых, женщины целый день были заняты работой: кипятили воду и готовили отвары, скатывали бинты и устраивали лежаки, а с наступлением темноты, получив возможность передохнуть, Таяна присела у шатра и с тревогой вглядывалась в полыхающие вокруг походные костры. Люди собрались со всех концов земли: устал народ от безвластия и порождённого им беззакония, а уж сколько накопилось злости на захватчиков, и говорить не приходилось.

Конец августа радовал тёплыми деньками, но ночи стали прохладными, и ополченцы жались ближе к огню. Тихо переговариваясь, мужчины отдыхали и, готовясь к предстоящей битве, чистили оружие, проверяли порох и точили клинки. Все понимали, для многих предстоящий день станет последним, но люди были готовы отдать жизнь во имя великой цели: освобождения родной земли. Лагерь постепенно затих, лишь оклики часовых нарушали безмолвие, взметаясь к шпилям башен крепостных стен.

Первое сентябрьское утро выдалось бодрящим и свежим. Над Москвой-рекой зыбким покрывалом стелился молочный туман, а крупные капли росы, скопившиеся на травах, обещали по-летнему ясный день. Но природа не радовалась утреннему пробуждению: воздух звенел гнетущей тишиной, прибрежные кустарники в трепетном ожидании чего-то страшного настороженно замерли, а река, словно крадучись, несла свои воды, не издавая ни звука, ни единого всплеска. И вот, нарушая напряжённое затишье, издалека донёсся размернный гул. Топот тысяч копыт и хриплый лязг стали становились всё явственней, превращаясь в единый зловещий рокот. Солнце, успев разогнать туман и осушить росу, поднималось всё выше и, отражаясь от начищенных доспехов захватчиков, угрожающе мерцало. Ближе к полудню полчища врагов переправились через реку неподалёку от Новодевичьего Монастыря и, готовясь к бою, выстроились шеренгами.

На Девичьем поле тысячи русских ратников, сжимая в руках пищали, сабли, а кто и простые топоры пристально изучали холёного неприятеля. Перед ними выстроилась тяжёлая конница, вооружённая копьями, саблями, короткими ружьями, кончарами19 и палашами20.