Тайна оберега - Татьяна Милях

– Слушай, Петровна, а как дочку у ключницы Засекиных кличут? Не Таяной? – спросила Марфа.

Баба вытаращила глаза:

– Ну Таяной, – выдохнула она и неожиданно заревела. – Да какая теперь разница… Нет больше никого. Ни князя, ни ключницы, ни сестрицы моей!

– Как нет?! – хором воскликнули дед с бабкой.

– А вот та-а-ак! – завыла в голос женщина.

Накатанная дорога петляла сквозь вековой лес, карабкалась на невысокие живописные холмы, неторопливо сбегала в тенистый прохладный лог, деревянным мостом перекинулась над чистейшими струями Ваузы и, наконец, вывела на цветущий луг, радующий глаз нескончаемым буйством красок. Всадники огляделись, и Прохор Алексеевич, улыбнувшись, проговорил:

– Вот и вотчина князя…

Далее за лугом томными волнами перекатывались колосящиеся поля, а на горизонте явственно различались крайние избы городища. Хлепень находился в стороне от центральных дорог, а потому избежал участи многих поселений, стоящих на пути захватчиков. А от воровских шаек жителей тщательно охраняла крепостная стена да дружина княжеская численностью около пятидесяти человек.

Древний род Засекиных вёл родословную от самого Мономаха. Ходили слухи, будто далёкие предки князя ещё в конце VIII века ходили в набег на византийский город Сурож12 под предводительством полководца Бравлина и привезли оттуда богатства несметные. А ещё поговаривали, будто дед Алексея Григорьевича нашёл клад Кудеяра13 и будто на него и отстроил новые хоромы на каменном фундаменте. Правда, сам фундамент был старый, оставшийся ещё с IX века, но рассказы о сокровищах, спрятанных в той древней кладовой, ходили давно, да только никто не видел их своими глазами, а потому княжеское богатство стало расхожей легендой, большее похожей на красивую сказку.

Сомнение в наличии несметных сокровищ у Засекиных вызывало ещё и упорное нежелание Алексея Григорьевича перебираться в Москву. Многие бояре всеми правдами и неправдами стремились оказаться поближе к царскому трону, а Засекин почему-то не тяготел душой к Златоглавой. И люди предполагали: раз князь в основном заботится приумножением дохода родового поместья, значит, не так он и богат. Хотя, может, наоборот, хозяин не хотел оставлять без присмотра драгоценную казну? – гадали жители, но скорее всего, Алексей Григорьевич просто был умнее других и понимал, насколько разорительна жизнь в столице и насколько дворцовые интриги её укорачивают, а потому и не спешил пополнять ряды бояр, толкущихся в царских хоромах.

Увидев цель похода, отряд оживился, и всадники, пришпорив коней, поспешили к городу. Но Гром, бежавший рядом с княжичем, неожиданно остановился, вдохнул носом воздух и протяжно завыл. Когда же дружинники подъехали чуть ближе, лошади тоже недовольно зафыркали и сбавили шаг. Вглядываясь в очертания возвышающейся над крепостью колокольни, Долматов нахмурился.

– Что-то не так, княже. Слишком тихо. На лугах животины не видно…– кивнул он в сторону горизонта. – Не пасётся никто. А над домами вороны кружат. Чую, не к добру, – покачал дядька головой.

Евсей насторожено взглянул на товарища и прибавил ходу. Неожиданно ветер принёс запах гари и сладковатую тошнотворную вонь. Дружинники тревожно переглянулись, дух был хорошо знакомым, а потому тревожным.

Уже у околицы стали отчётливо различимы следы всеобщего разорения. Настежь раскрытые двери, наводя на душу гнетущую тоску, протяжно поскрипывали, а сами дома чернели жуткими пустыми глазницами выбитых окон. Кругом валялась битая и сломанная утварь, ветер перегонял лоскуты материй, солому и пух от вспоротых перин.

Возле конуры крайней избы, оскалив окровавленную пасть, растянулась задушенная её же цепью собака, только редкие ободранные куры гордо расхаживали среди всеобщего погрома, да ошалелый кот, вылупив глазищи, провожал всадников обезумившим взглядом.

Путники заехали в распахнутые городские ворота и наткнулись на первые трупы, и чем дальше продвигались всадники по улице, тем чаще им попадались подобные находки. Тела заколотых мужиков и растерзанных женщин холодили кровь, похоже, людей застигли врасплох, и они практически не оказывали сопротивления. Лиходеи не щадили никого: ни малых детей, ни стариков, и лица воинов становились всё более напряжёнными.

Каменная церковь, возвышаясь над полуразрушенным городищем, жалобно позвякивала покачивающимся колоколом. Тягостные звуки словно взывали к равнодушным небесам, заставляя гулко вздрагивать сердца людей. На пороге храма лежало тело убитого батюшки, и, заглянув внутрь, дружинники убедились: храм полностью разграблен.

– Господи, что ж за изуверы здесь похозяйничали? – нервно сжимая рукоятку булавы14, проговорил седоусый Богдан.

– Не те ли, что напали на нас в лесу? – задумался Евсей. – Надо было догнать и в полон всех взять, – посетовал он.

– Вряд ли… – задумчиво возразил Прохор. – Тот разбойничек говорил, седмица прошла, как они на дороге нас поджидать взялись, а здесь не так давно лиходеи похозяйничали.

Воины угрюмо молчали, говорить не хотелось. Проезжая мимо сгоревшего церковного амбара, ратники заметили рядом с пожарищем человека. Мужик средних лет, погружённый в тяжёлые думы, сидел на голой земле, обхватив голову руками.

– Кто ты, добрый человек? – спросил Евсей.

Незнакомец вздрогнул, опустил руки и повернул к ратникам бледное лицо.

– Они их сожгли… – прошептал он, и из его глаз полились слёзы. – И жёнку мою, и детушек. Они все здесь, – указывая на пепелище, зарыдал мужик в голос.

Приглядевшись, воины увидели обугленные человеческие кости. Дружинники стиснули челюсти и от бессилия сжали кулаки, а человек, всхлипывая, рассказывал:

– Я по делам уехал… к родственникам… в соседний город. Вот вернулся… А здесь вон чего… Как же так? – рыдал он и, подняв лицо к небу, завопил: – Как же так?!

Небо осталось безмолвно, и грудь Евсею словно придавило пудовой глыбой: