Привет, викинги! Неожиданное путешествие в мир, где отсутствует Wi-Fi, гель для душа и жизнь по расписанию - Хелен Расселл

Мне вдруг показалось, что я ужасно устала быть стоматологом. И женой…

– Тебе нужно сменить обстановку, – предлагает мой услужливый лабрадор в человеческом обличье. – Нужно сделать перерыв.

– Это не фильм «Осторожно, двери закрываются!», – говорю я ей. – Это моя жизнь! Я выбрала ее. У меня два ребенка, которые игнорируют меня, и счета, которые надо оплачивать. Не могу же я подстричься под мальчика и открыть тапас-бар…

Мелисса смотрит на меня, как на раненого щенка, и мне снова хочется заплакать. Но я не плачу. Потому что никогда не плачу. Никто не сравнится со мной в искусстве «не делать сцены». Некоторые сказали бы «подавлять эмоции». Я называю это «умением сдерживаться». Не можем же мы все сразу развалиться… Как бы мне ни хотелось рыдать и кричать, я стараюсь всегда сделать все возможное, чтобы собраться с духом и никогда не поддаюсь наполняющей меня ярости. Такой курс помог мне пережить трагедию (смерть матери), унижение (рвота у буфета на виду у всех; супруг из тех, кто предпочитает «Правительственный час» сексу…) и невозможное (хирургия корневого канала в невероятно упрямой десне; заставлять детей есть овощи хотя бы раз в месяц, чтобы у них не возникла цинга…). Мой единственный способ справляться со всем – это собраться. Я не могу проиграть. Потому что… ну тогда проиграют все.

И еще у меня четыре «вечные» хозяйственные сумки в багажнике…

После смерти мамы все мне говорили: «Нужно выплакаться, дать волю чувствам». Но я не давала. Потому что Мелисса и так неплохо справлялась за обеих. Я все равно не могла бы сравниться с ней в экстравагантности выражения своих душевных страданий. Поэтому я сосредоточилась на повседневной рутине. Что было бы лучше для всех нас, как я полагаю. И по большей части со мной все в порядке. А когда у меня опять зарождаются сомнения, я повторяю себе: «У меня все в порядке, у меня все в порядке…» Но когда накапливается слишком много несостыковок, я взрываюсь внутри. Просто сердце схлопывается, не оставляя снаружи никаких ошметков. Чисто и аккуратно. Всегда тактично и с оглядкой на других.

У меня многое получается хорошо: я могу проверить вашу полость рта; тщательно исследую ваши мягкие ткани, пока вы сидите в наиболее уязвимой и неудобной для большинства людей позе. Я могу составлять график семейных событий на два года вперед; за пять минут заранее готовить обед на четверых и вынимать занозы со стопроцентной вероятностью успеха. Меня с полным правом можно называть «Пегги Ли»[9]. Я могу прибраться за другими и причинить боль, когда это необходимо – когда это То, Что Нужно. Но если вы хотите часами вспоминать о Старых Добрых Деньках, поедая мороженое за просмотром какого-нибудь телевизионного шоу? Нет уж, увольте. Вы обратились не к той женщине. Я занята. У меня дела. И вообще, у меня по графику сейчас…

– Дети! – кричу я, перегнувшись через перила. – Поднимитесь и помогите мне с наволочками!

– Ну и суматоха у тебя в доме… Брокколи, да теперь еще и эти наволочки.

– Считается, что профессиональный успех напрямую связан с тем, как в детстве выполнялись обязанности по дому, – говорю я Мелиссе, игнорируя ее сарказм. – Причем начиная с как можно более раннего возраста.

– Скука! – потягивается она напоказ и делает вид, что засыпает.

Я решаю, что сейчас не время говорить о том, что каждый вечер перед сном я двадцать минут занимаюсь с ними математикой или что всегда можно найти возможность чему-то поучиться в течение дня. Вместо этого я произношу свое любимое изречение: «Усилие – это как зубная паста, всегда можно выдавить еще чуточку больше».

Она изображает, как вешается от отчаяния.

– Когда мы познакомились, Грег не знал, как включать стиральную машину, – настаиваю я, теперь защищая себя. – Ты правда хочешь, чтобы подобное повторилось с кем-то еще?

– Нет, – соглашается она и добавляет вполголоса: – Хотя было бы лучше, если бы сам Грег больше ни с кем не повторился…

– Ты же знаешь, что я тебя слышу, когда ты вот так говоришь как бы в сторону и про себя? И ты говоришь вовсе не шепотом, – сообщаю я ей, прежде чем снова завопить во все горло: – ДЕТИ!

От напряжения у меня даже кружится голова, и я едва не падаю. Поэтому я некоторое время стараюсь молча складывать чистую (как я надеюсь) одежду в стопки, а потом немного зависаю, пытаясь понять, принадлежат ли синие штаны у меня в руках мне или дочери. Чтобы осмотреть их получше, я подношу их ближе к глазам.

– Ты чего? – Мелисса смотрит на меня, как на сумасшедшую, поэтому о объясняю.

– Эти штаны я носила на той неделе, но теперь думаю, вдруг они принадлежат Шарлотте.

– Это же детский размер… – многоточие буквально повисает в воздухе.

– Да, они слегка тесноваты, – признаю я. – Но видно, что они поношенные…

Мелисса смотрит на меня как на круглую тупицу.

– Жуть какая.

– Нет, вовсе не жуть!

– Жуть.

– Нет…

– Да.

– О…

– Как можно вообще сомневаться в том, принадлежит ли пара маленьких штанов шестилетке или…

– Вообще-то ей семь. Почти восемь, – прерываю ее я, но Мелисса продолжает:

– …взрослой женщине? Это значит, что: а) задница у тебя слишком худая, и б) тебе нужно больше есть. Ты едва притронулась к обеду. Откуда ты вообще берешь силы? Из воздуха? Подключаешься к розетке каждую ночь, как одно из твоих устройств?

Я говорю, что она сама напрашивается на грубости, а она корчит физиономию и надувает щеки.

– Я вижу, тут еще дров не рублено…

Я объясняю, что не знакома со старомодными метафорами из области лесничества, поэтому она перефразирует:

– Просто хотела сказать, что твоя жизнь в настоящий момент немного похожа на полное дерьмо. Это я любя…

– Да ну? А без любви это как бы звучало?

Она поднимает руки, как бы говоря: «Не стреляйте в гонца, он просто сообщает факт», а мне хочется возразить. Но у меня все больше возникает подозрение, что она права. Я работаю. Все время. И часто устаю настолько, что меня тошнит. Даже без поглощения «Шираза» литрами. Мои выступающие кости таза, которыми я так гордилась после родов, теперь доставляют мне боль, когда задеваю что-нибудь. А это случается все чаще и чаще. И в последнее время, когда я вижу, как Грег валяется на своей «дневной кровати», лениво просматривая новости или просто тупо уставившись на тостер, мне хочется буквально биться головой об стенку – настолько я начинаю его ненавидеть.

– Как бы выразиться по-доброму? – продолжает Мелисса. – Но не могу: твой муж идиот.

Мелисса никогда не была высокого мнения о Греге, так что ее слова для меня не становятся сюрпризом, но я чувствую, что обязана как-то защитить свою жизнь, которую сама выбрала.