Наша тайная слава - Тонино Бенаквиста

Крыши, насколько хватает глаз, аспидная пустыня. Антенна, торчащая, как кактус. В темноте вырисовываются две тени, два диковатых, судорожно дергающихся субъекта. Один поносит другого, наседает, тот пугается. Завязывается схватка под луной, исхода которой не может предугадать никто. Одного из двоих семью этажами ниже ждет смерть. Завораживающая сцена пробуждает во мне необоримые пульсации, воссоздает поворотный момент — внезапная вспышка ненависти, охватившая людей, еще недавно клявшихся друг другу в вечной дружбе. Песчинка, заставившая механизм крутиться в обратную сторону, пустяк, взгляд, неверно истолкованное молчание, накатившая вдруг усталость, лишний глоток, но уже и речи быть не может, чтобы повернуть назад: побежденный потеряет все.

Вследствие этой травмы человек, в одночасье ставший убийцей, превращается в психопата, который хочет воспроизводить свое убийство и дальше. Сильнейшее впечатление от этого первого эпизода уже не повторяется, и я опять становлюсь простым зрителем, которому любопытны второстепенные подробности поведения монстра, как он питается, одевается, ведет себя среди людей, — это моя противоположность во всем.

Актер, сыгравший эту роль, не добился известности. Я видел его недавно в рекламе фиксатора для зубных протезов.

* * *

В 1979 году мне исполняется сорок шесть лет. Но напрасно все мне твердят, что это цветущий возраст, лишь половина пути, что у меня форма как у молодого, что я выигрываю в зрелости, не теряя тонуса. Никто и не догадывается, что на самом деле мне тысяча лет. Словно сам Каин передал мне факел, зажженный в незапамятные времена, чтобы я представлял великое сообщество тех, кто преступил высший закон. Никто не представляет себе количество энергии, которое еще требует от меня Убийство с улицы Каскад. Постоянная скрытность меня измучила, тревога покрыла шрамами изнутри, я барахтаюсь, вечно изводя себя вопросами, я многовековая загадка. Убившие ради защиты страны — герои, убившие, спасая себя, — избегнувшие гибели, убившие в силу непреодолимых обстоятельств — не подлежат ответственности, убившие во имя утопии — идеалисты, убившие из азарта — люди вне закона, убившие ради любви — преступники из ревности. К моему великому несчастью, ни одна из этих категорий не сможет принять меня в свои ряды. Напрасно я буду умолять великих и малых убийц нашего века, никто не приобретет ни малейшей славы, встав рядом со мной. Я убил не из страха, что пьянчуга столкнет меня на землю, убил не из-за 57 франков, убил не потому, что полная луна превратила меня в волка, — я убил просто так, и это «просто так» довело меня до изнеможения. Восемнадцать лет прошло после событий той ночи, а я так и не смог справить траур по своей жертве. И все-таки на заре нового десятилетия 70-х людское правосудие дает мне на это право.

Ибо люди изобрели легальное забвение, разумный способ переварить мой грех. Откуда такая снисходительность господ в мантиях с горностаевым воротником? Я узнал из телевизора, что отныне имею право на то, чтобы меня оставили в покое. 11 апреля 1979 года передача «Телевизионные досье», сегодня уже снятая с эфира, посвятила вечер Убийству на улице Каскад. После показа фильма, вышедшего на экраны несколько лет назад, в студии собрали различных участников — занимавшихся этим делом сыщиков, судебных журналистов и даже старого привратника, который придает этому прекрасному ареопагу немного реальности. Тысячи телезрителей ждут сенсационной новости, но так и не дожидаются — все, кроме меня. Комиссар полиции, вкратце изложивший дело, говорит в заключение, что расследование длилось восемь лет, пока не завершилось в 1969-м, поскольку в нем так и не появилось ничего нового. Учитывая, что после этого прошло еще десять лет, Убийство на улице Каскад официально закрыто за истечением срока давности.

Я свободен.

Свора больше не может поджидать меня на опушке леса. Я имею право кричать на крышах. Да-да, могу снова разгуливать по крышам Парижа и напиваться вдрызг! Я узнаю, сидя в кресле перед экраном, что безнаказанность и впрямь существует. Я не попаду в тюрьму. Никогда. Если бы я подчинился первому побуждению, то поймал бы такси и рванул на телестудию, с треском объявился перед миллионом телезрителей, привлек к себе все камеры и, насмехаясь над префектом полиции, представил бы себя ключом к разгадке тайны — автором знаменитого убийства. Какое искушение — стать за минуту самым известным человеком Франции после того, как был самым затравленным, самым неприметным, самым оплеванным, самым несчастным. Смыть с себя эти годы мрака в шквале популярности.

Жена, вязавшая свитер, бросает взгляд на экран и ворчит:

— Еще один гад вышел сухим из воды.

Моя мелкая, тщеславная мечта о славе рушится. Так что я сохраню свою радость про себя. Я, так долго хранивший свой страх.

Жизнь возобновляет свое течение, но Убийство на улице Каскад сменило свой статус, отныне оно входит в категорию нераскрытых дел. Это признание. Мое убийство входит в Академию, становится классикой, когда-нибудь его будут изучать в Сорбонне. Закрытие дела такого масштаба оживляет интерес средств массовой информации, поскольку над ним опять витает тень государственной важности. Как могло случиться, что в деле, взбудоражившем всех французов, где были замешаны и преступный мир, и шоу-бизнес, так и не нашли виновного? Не иначе как все замяли — и распоряжение пришло с очень больших высот. Заподозрили даже сговор между преступным миром и правительством того времени, шантаж по делам полиции нравов, неведомые нам закулисные игры, любовницу, которая не знает, кому подчиниться — власти или мафии, палача, который воспользовался служебной лестницей Истории.

Я единственный ношу в себе всю правду. И бремя вины кажется мне уже не таким тяжелым.

* * *

В 1988 году Убийство на улице Каскад снова напоминает о себе. Отныне для всякой судебной процедуры используется анализ ДНК. Сын объясняет мне, что малейший след, оставленный телом, — капля пота, волос, слюна, слеза, пыль, мельчайшая чешуйка кожного покрова — позволяет точно идентифицировать преступника. И чтобы проиллюстрировать, как далеко шагнула наука на службе правосудия, приводит в качестве примера пресловутое убийство. Ну как же, вспомни, папа… Он напоминает мне, что на месте преступления была найдена бутылка водки, которая даже двадцать семь лет спустя все еще может предоставить нужные сведения об убийце. Утверждает, что в будущем будет составлен гигантский банк данных, в котором будут храниться ДНК миллионов человек. Находить преступников станет детской забавой. Я представляю себе, что если этот огромный справочник злоумышленников однажды и составят, меня там не будет. Как мое имя сможет оказаться рядом с именем рядового правонарушителя, мелкого мошенника, заурядного убийцы? Если уж меня и помянут, то, скорее, в чем-то вроде «Who’s who», в «Bottin mondain» преступления.

Неужели я останусь автором последнего нераскрытого убийства?

* * *

Чем больше проходит лет, тем больше моя жена хвастается, что живет с тишайшим добряком, чем даже смущает меня перед людьми. Ни разу я не слышала, чтобы он повысил голос, говорит она, он нежный, как женщина, ласковый, как ребенок. Каждая из ее подружек говорит, что завидует ей, что ее муж — настоящее сокровище, такой терпеливый, обаятельный, просто душка. Со временем я понял, как стал этим чудесным существом. Если исходить из принципа, что всякий индивид располагает ограниченным запасом отрицательных эмоций, становится ясно, что вся моя агрессивность, вся моя злоба, все мое криводушие, вся моя чернота, вся моя недоброжелательность, вся моя грубость исчезли раз и навсегда, расплющив пальцы того типа, что цеплялся за жизнь.