Наша тайная слава - Тонино Бенаквиста

Тем не менее ему пришлось принять без предварительной договоренности этого незнакомца, который, выставляя напоказ свое богатство, наверняка скрывал какой-нибудь подвох. Директор знал это лучше, чем кто-либо другой: в его банк два миллиона евро не кладут. Его банк был банком ненадежных анонимов, вечно записанных в колонке «убытки», парочек, берущих кредит на двадцать лет, «красноватых» работяг, двухпроцентных сверхурочников и мелких заемщиков в конце месяца, который у них начинался десятого числа. Его банк умеет говорить «нет» с улыбкой, но ссужать любит только богатым. В его банке каждый может управлять своим маленьким индивидуальным кризисом, укрываясь от глобального. А впрочем, захотел бы он сам работатьв банке богатых и жить в ритме биржевых площадок с их фондовыми индексами? Засыпать под звон Nikkei, просыпаться под вопль CAC40, бегло болтать на жаргоне Dow Jones? Перестать видеться со своими друзьями ради партнеров, предпочитать круизы с акционерами отпуску с семьей, скомпрометировать себя в политике? Этого он никогда не узнает, но, глядя на физиономию приблудного миллионера, входившего в его кабинет, подумал, что богачи уменьшили среднюю продолжительность жизни гораздо скорее, чем бедняки.

Банкир оценивал своего клиента по старинке, как его научил отец, доверяясь всего двум критериям: рукопожатие и обувь. Если щетина на лице и ветхость одежды в наши дни не дают никакого существенного намека на воспитание и социальный ранг человека, то обувь и забота, которую ей уделяют, никогда его не обманывала. Помимо элегантности, она изобличала здравомыслие, надежность, уважение к благородным материалам, умение мастера, а если она к тому же еще навощена и отполирована, то указывала на долгосрочный выбор в мире, где навязывается быстрое устаревание всего. В том же регистре рукопожатие — высший показатель. Очень немногие индивиды умеют пройти этот первый мыс, ставший столь условным, столь машинальным, что из-за этого теряется его изначальный смысл. За свою карьеру банкира он знавал рукопожатия отстраненные, неубедительные, подкрепленные ускользающим взглядом, что предвещало взаимно подозрительный разговор. Некоторые даже старались вообще его избежать и ухитрялись найти ему некий эквивалент — ужимку, трепыхание пальцев, кивок, легкий выверт туловища. Сплошные психи, отклонения от нормы! В очень редких случаях он встречал людей с прозрачным и прямым взглядом, которые крепко пожимали ему руку, тем самым тотчас же призывая к сосредоточенности, вниманию к собеседнику. Он научился не умничать с ними и весьма остерегался улещивать их на своем жаргоне финансиста, грубо торопить доверие, которое они предоставляли только после испытания.

Человек с двумя миллионами евро был обут в истрепанные кеды бывшего юнца, а рукопожатие, лишенное малейшей плотности, внушало не больше доверия, чем его подход к делу.

— Наберите мою фамилию в Интернете, это сэкономит нам время.

Застигнутый врасплох, директор улыбнулся при мысли, что эпоха, когда о человеке судили по старинке, уже миновала. Отныне надо приспосабливаться к новой процедуре, общаться с собеседниками только через экран, как это делают его собственные дети со своими френдами в социальных сетях. Действительно, набрав фамилию клиента в поисковой системе, банкир увидел, как замелькало его стократно умноженное лицо. Несмотря на разное окружение, разную кадровку и освещение, систематически узнавался его печальный вид, растерянный из-за этого позирования — всегда в центре, хоть в одиночестве, хоть с группой. Среди этой удивительной мозаики портретов взгляд директора привлек, в частности, один снимок. Если лицо его клиента ничего ему не напоминало, то, увидев человека, улыбавшегося с ним рядом, он почувствовал, как его сердце ёкнуло.

— Это же… вот тут… это Боб Дилан? Настоящий?

— Настоящий.

Много лет назад банкир был молодым бунтарем, который полез бы в драку, если бы ему сказали, что он сделает карьеру в банке. И рассмеялся бы, если бы ему предрекли, что он будет так изводить себя в день экзамена своей дочери. В то время он постоянно слушал один запиленный диск, где сквозь потрескивания скрипучий голос поэта призывал его перевернуть мир вверх дном.

— Тот факт, что вы остановились на этой фотографии, доказывает, что мы с вами примерно одного возраста. Будь вы постарше, вас привлекла бы та, что ниже, прямо под ней.

Там его клиент, более молодой, с сигаретой в губах, стоял рядом с другим поэтом.

— …Трене? Шарль Трене?

Банкир еще дальше открутил время назад и в этот раз вспомнил своего любимого отца, мурлыкавшего по любому поводу, веселому или печальному, песенки Трене. На свадьбе напевал «Солнце и луна», на похоронах — «Безумную жалобу». И лишь гораздо позже его сын понял всю нежность и лукавство, которые таили в себе их слова.

Шарль Трене, Боб Дилан, два идола, две легенды, а рядом — все тот же чудак с грустной физиономией, который выглядит так, будто все бы отдал, только бы оказаться в другом месте.

— Вы музыкант?

— Я пишу песни, слова и музыку, для разных исполнителей. В том, что вы меня не знаете, нет ничего удивительного — никто не знает ни имен, ни лиц композиторов-словесников, если только они не выступают на сцене. В двадцать лет я почти насильно вломился к Шарлю Трене, чтобы он послушал мои наброски. Он стал мне крестным отцом, проводником, это он представил меня всем великим, с которыми я мечтал работать. Дилан — это уже позже. Для одной фолк-рок-группы я написал целый альбом по-английски, который оказался настоящей машиной для хитов, одна вещь оттуда называется «Back From the End», Боб исполнил ее в своем турне две тысячи второго года.

— …

— Дети у вас есть?

— Да, двое. Пятнадцати и восемнадцати лет.

— Кто-нибудь из них наверняка знает «Вербатим», ребят из Анжера, которые собирают полный стадион три вечера подряд. Для них я тоже пишу.

— Погодите секундочку… Это не они пели штуку со словами «Carpe Diem»[5]?

— «Carpe Noctem»[6]. Полтора миллиона скачиваний с YouTube.

— Признаться, вы произвели на меня впечатление, но теперь я готов вас проклинать. Мой младший глушит нас этим целых полгода, а когда я прошу его сделать звук потише, говорит, что я старик и ничего не понимаю.

Банкир решил сегодня же вечером приобрести статус полубожества, объявив своему младшему, что его клиент — сам автор «Carpe Noctem». Его ровесник, сумевший один объединить публику пяти-шести поколений!

— Обычно я гораздо сдержаннее насчет своей деятельности. Вы мне не поверите: я парень скромный! Но хотелось сэкономить на бесполезных представлениях, чтобы доказать вам свою платежеспособность. Я пропахал целых тридцать лет без передышки, заработал не одно состояние и разместил их в офшорах. Сегодня я хочу открыть счет у вас, и это несмотря на возражения моего бухгалтера.