Читать не надо! - Дубравка Угрешич

Общества, призывающие запретить жестокое обращение с человеком, весьма неповоротливы, а вечно деятельные общества, призывающие запретить жестокое обращение с животными, часто тоже не слишком расторопны. Им следовало бы по всем правилам выразить протест против книги, в которой оправдывается жестокое и ненормальное кормление рыбы, но что-то пока их протеста не слышно. Я имею в виду роман, недавно наводнивший американские и европейские книжные магазины, про наставницу начинающих писателей, связавшуюся с парой полицейских. Одному из них, страстному рыболову, взбрело в голову использовать в качестве наживки женские соски, так что наставница в результате становится наживкой, что, безусловно, не лишено щекочущей нервы метафорической привлекательности. Многие читатели на эту наживку попались. Даже один строгий критик-немец не устоял, объявив книгу событием года.

В то время как писательницы зависли на оральной стадии (кушают сами или служат чьей-то пищей), писателей больше влечет к анальной. Ныне в большой цене романы о совращении малолетних, о садистах, о всевозможных извращенцах, измывающихся над нежным детским тельцем.

Список современных мастеров искусств, возбуждающих рынок шокирующими проектами, бесконечен. Создатели фильмов соревнуются с писателями, живописцы — с создателями фильмов. Если речь идет о рынке, какие уж тут церемонии, все идет в ход, даже мирные домашние животные, которых из эстетических соображений подверг сексуальному надругательству русский художник Олег Кулик.

Тысячи маленьких непальских девочек, которых родители сбывают в бомбейские бордели по цене транзисторного приемника, погибают от СПИДа, потому что зараженные СПИДом мужчины считают, будто их излечат девственницы, — а современные писатели ломают головы, измышляя очередные шедевры о совращении малолетних. А пока современные писатели ломают головы, сочиняя все новые извращенности, обычные криминальные мозги, не отягощенные могучим интеллектуальным коэффициентом, с легкостью превосходят их в смысле фантазии и изобретательности. Миро Б., член хорватской парламентской группы с поэтичным названием «Осенний дождь», сделал публичное признание и перечислил все, что творил с ненавистными сербами. Как жег их пламенем газового баллона, плескал им уксусной кислотой на гениталии и в глаза, пытал электрическим током, загонял гвозди под ногти, подключал к высокому напряжению, испепеляя дотла (по его собственному признанию, не он это придумал, «хотя и был знаком с законом Ленца»). В очередном подобном публичном признании некий преступник с романтичной кличкой «Карамболь», ныне член сербской парламентской группы, перечислил все, что он проделывал с ненавистными мусульманами. Помимо всех измывательств, он отрезал каждому левое ухо (но только тем, кого «лично прикончил», подчеркнул он, так как не желал «присваивать себе чужие лавры»). Затем он свои трофеи продал, слегка удивленный тем обстоятельством, что на подобный товар нашлись покупатели («Мусульманские уши пользуются спросом!»). И тот и другой высказались в том смысле, что «Трудней всего — начать, потом легче пойдет».

Никто не интересуется реальными жертвами или реальными преступниками. Ни местные суды, ни граждане — соотечественники, издатели, читатели. Все они попросту отказываются верить реальным фактам. Выдуманное преступление более убедительно; реальность уж слишком реальна. Для «публики» истинно лишь придуманное преступление, ее возбуждает лишь зло на бумаге. Легко себе представить картинку: современный читатель, стоя в настоящей луже крови или сидя на груде настоящих мертвых тел, с увлечением читает роман о людских извращениях. Подобная сцена способна воскресить надежду даже у тех, кто отказывается признать, что литература умерла. Как тут не восхититься магической силой написанного слова!

1997

В 25 я впервые публично обнажиласъ. Было ли мне стыдно? Не знаю. Искусство было сильнее меня.

(Из интервью известной современной художницы)

Лет двадцать тому назад я проводила летний отпуск на одном из островов в Адриатике. Остров по соседству — необитаемый — был оккупирован туристами нудистской ориентации. Туда можно было добраться лишь на небольшом катере, которым рулил один из местных жителей. Как-то я попросила его прокатить меня туда — захотелось осмотреть островок. По мере приближения открывалось неоглядное множество голого люда, возлежавшего на прибрежных камнях. Чуть погодя, разгуливая по острову в поисках местечка для себя, я заметила, что все нудисты лежат с книжкой в руках. Одной и той же, только на разных языках. Автор книги — Умберто Эко, а название — «Имя Розы».

Все эти голые люди не производили впечатления интеллектуалов (те, как правило, не большие любители пляжного отдыха) или богачей (обычно на Адриатику едут туристы среднего достатка). Похоже, здешними читателями романа Эко были немецкие поварихи, итальянские секретарши, американские рабочие, швейцарские учителя, голландские водители автобусов, венгерские мясники, чешские служащие и английские пенсионеры. Я недоумевала: с какой стати шедевр известного профессора семиотики сделался летним чтивом для поварихи, секретарши, учительницы, водителя автобуса, мясника, служащего? И еще я спрашивала себя: может, мое представление о современном читателе не продвинулось дальше интеллектуального стереотипа, будто кухарки если и читают, то только любовные романы? Я ломала голову: откуда у этих голых такая жажда чтения? Лично у меня, изнуренной жарким солнцем, сил абсолютно ни на что не было. Тем более на Умберто Эко.

Но в какой-то момент, описав мысленно полный круг, я внезапно ощутила в себе новую, пламенную веру в литературу. Подумать только, все эти голые, разметанные по небольшому островку в Адриатике люди — читают! Могли бы заниматься сексом, позевывать, ковырять в носу, почесывать задницу, жевать бутерброды, одновременно счищая кожуру с местной салями, похрапывать, глазеть по сторонам. Да мало ли чем еще могли бы они заниматься! Но нет. Каждый читал книгу! Тронутая этой нудистской страстью к литературе, устыдившись собственного скептицизма, я расслабилась, нашла на уединенном камне пристанище, так чтобы меня никто не увидел, и вытащила из сумки книжку. Единственную, которую взяла с собой в отпуск. «Три мушкетера». Ее в отпуск я беру всегда. И все же, чувствуя полную несовместимость с нагими читателями, я так и не сумела одолеть ни единой страницы. Поэтому с первым же появившимся катером я вернулась на свой остров.

В чем же секрет бестселлера, этого коллективного восторга перед одной книгой? Этот вопрос волнует писателей так и не сумевших попасть в список; счастливчиков, которые сами не понимают, как там очутились; а также издателей, редакторов, критиков, последователей различных литературных направлений, владельцев книжных магазинов. Издатели, считающие, что секрет им известен, по-прежнему нередко изумляются, насколько неверными оказываются их прогнозы. Возможно, секрет не так уж непостижим, как кажется. Бестселлеры покупают все: и те, кто верит в справедливость мнения большинства, и те, кто не верит: они покупают книгу, чтобы еще раз убедиться в своих культурно-аналитических способностях или просто потому «что читают все». Говорят, что написать бестселлер — все равно что выиграть в лотерею, но это лукавство, сродни лукавству профессиональных шулеров, утверждающих, будто в игре все зависит от удачи. Даже наивный понимает, что удача удачей, но надо еще и деньги вложить. И чем больше вложишь, тем больше у тебя шансов на выигрыш. Помимо неиссякаемой потребности в кулинарных книгах, книгах по садоводству, триллерах, любовных романах, помимо отдельных стабильных авторов, стабильно имеющих миллионную читательскую аудиторию, помимо книг, гигантские тиражи которых никого не удивляют, есть еще и книги, возникающие подобно кометам на литературном небосклоне. Вспыхнут, отчего у мощной миллионной читательской аудитории перехватывает дыхание, и исчезнут. Но что такое, в сущности, бестселлер, остается тайной.