Не жди, не кайся, не прощай - Сергей Зверев

Маневрируя по тесной камере, Константин лишь оборонялся, почти не нанося ответных выпадов. Тем самым он берег силы, дыхание и подгадывал удобный момент.

Твердый кулак и жесткая кружка Рогача поочередно охаживали его по плечам и локтевым сгибам, не доставая до корпуса и головы. Но слишком долго так продолжаться не могло. Смекнув, что противник попался ушлый и умеет грамотно защищаться, Рогач непременно пойдет на сближение. Очутившись в его могучих ручищах, Константин моментально утратит преимущество. В этом случае пародия на боксерский поединок закончится его полным поражением.

Лучше сдохнуть!

Позволив прижать себя к стенке, Константин сделал вид, что выдохся и раскрылся, опустив руки на уровень груди. Злорадно осклабившись, Рогач занес свой кулак в мятом алюминиевом колпаке. В удар он вложил всю свою чудовищную силу, на чем и строился расчет Константина. Вовремя отклонив голову, он услышал скрежет металла о бетон.

Было такое впечатление, будто в стену шарахнули тараном. Физиономия Рогача перекосилась от боли, глаза утонули в слезах. Его левая пятерня, упрятанная в тесную кружку, наверняка сильно пострадала, врезавшись в стену. Возможно, он даже переломал пальцы или, в лучшем случае, отделался выбитыми суставами.

– Сука, – повторял он, ища Константина слезящимися глазами. – С-сука.

Несколько раз качнувшись из стороны в сторону, чтобы сбить противника с толку, Константин молниеносно ударил его своей кружкой в напряженный бицепс левой руки. Еще, еще и еще.

– А! – вскрикивал Рогач. – А, а, а!

– На! – передразнивал его Константин. – На! На!

– Ур-рою-у-ууу!!!

По запарке Рогач перешел в наступление, но обе его конечности были выведены из строя. Правая, утратившая подвижность и упругость, представляла собой угрозы не больше чем скатанное в трубочку полотенце, которым вяло размахивали в воздухе. Левая, закованная в покореженный металл, действовала с прежней скоростью, однако, натыкаясь на любую преграду, тут же повисала плетью.

В глазах Рогача читалось отчаяние, и все же он продолжал биться не на жизнь, а на смерть. Он не был героем. Он был бойцом. Таким же, как Константин и сотни тысяч других зэков, находящихся за колючей проволокой по всей стране. В России таковых насчитывалось чуть больше миллиона, ровно столько же, сколько во времена ГУЛАГа. Изменились лишь названия уголовных статей. Законы выживания остались прежними. Сегодня сдохни ты, а я завтра. Сдохни! Сдохни! Сдохни!

Легко парируя ослабевающие удары Рогача, Константин яростно лупил его по лицу и корпусу. От искореженной кружки он избавился, предпочитая действовать голыми руками. Время от времени Рощин награждал противника болезненными ударами по бицепсам, не давая ему возможности восстановить силы.

Рогач рычал и шатался как пьяный. Его заплывшие глаза превратились в щелочки, тогда как разбитые губы и распухший нос увеличились в размерах вдвое. Может быть, в другое время и в другом месте физиономия Рогача могла бы показаться карикатурной, но Константину было не до смеха. Его силы тоже были на исходе. Ослабленный голодом и жаждой, он задыхался, его руки становились все тяжелее, икры ног каменели от судорог.

Пора было отправлять противника в нокаут, иначе хана. Два-три полновесных удара в голову, и все. Хук, джеб и классический апперкот – лучше всего именно в такой последовательности.

Вероятно, Рогач своими щелочками сумел разглядеть решительные огоньки, зажегшиеся в глазах Константина, и сделал то, что ему давно следовало сделать, – пошел на сближение. Ринувшись вперед, он навалился на противника всем своим немалым весом.

К счастью для Рощина, оба были потными и взмыленными, так что полноценного клинча не получилось. Дважды выскальзывая из рук Рогача, Константин поддевал его челюсть правой, а потом добавлял наотмашь левой. На третий раз он отбросил противника прямым прицельным тычком в солнечное сплетение.

До него не сразу дошло, что бой закончен. Он все еще пытался держать стойку, прикрывая руками подбородок, хотя они упорно опускались на уровень груди и даже живота, словно их тянули вниз за невидимые веревки. Или в каждом кулаке Константин держал по такой же невидимой гантели.

Смахнув кровь, струящуюся из рассеченной брови, он увидел согнувшегося пополам Рогача. Тот ни в какую не желал падать. Переступал ногами из стороны в сторону, будто исполняя какой-то дикий танец, но сохранял равновесие. Пришлось ему помочь. Константин сделал это двумя сцепленными в замок руками, потому что одной рукой не сумел бы завалить и котенка.

Получив удар по затылку, Рогач прекратил свой бессмысленный танец. Качнулся вперед… назад… опять вперед… наконец тяжело опустился на колени. Головы он не поднимал. Из его ноздри или рта свесилась ярко-красная нить, постепенно доставшая до пола. Немного постояв на коленях, Рогач упал на четвереньки и, мотая своим бритым шишковатым черепом, прохрипел:

– Ну? Добивай, падла.

Перебарывая головокружение, Константин стоял в метре от него и хрипло дышал. По звучанию это напоминало работу пилы, распиливающей бревно: шух-шух, шух-шух… Он попытался сплюнуть кровь, наполнившую рот, а вместо этого выплюнул зуб.

– Добивай, падла, – повторил Рогач, поднимая опухшее, окровавленное лицо с полопавшимися губами. – Или я тебя порешу. По-любому.

– Лежачих не бьют, – сказал Константин и, разминая ободранные костяшки пальцев, возвратился на отведенное ему место.

– Это кто ж тебе такое сказал?

– Знаю.

– А я почему не знаю?

– Потому что тебя не учили, – отрезал Константин и сомкнул веки, давая понять, что разговор закончен.

Проследив за ним угасающим взглядом, Рогач повалился на пол и потерял сознание.

До девятого класса Константин Рощин ни разу не участвовал в настоящих потасовках, но настал день, когда уклониться от главного испытания в жизни подростка не удалось. Это произошло первого сентября, сразу после торжественной линейки. Еще до летних каникул, на субботнике, когда школьников выгнали на благоустройство территории, Костя повздорил с тщедушным шестиклассником. Фамилия его была Карапекин; он или сказал что-то не то, или посмотрел как-то не так, одним словом, нарвался на неприятности и схлопотал по шее. Проблема пацана состояла в том, что показательную трепку он получил в присутствии дамы своего сердца. Проблема Кости заключалась в том, что злопамятный шестиклассник Карапекин стал семиклассником, а минувшее лето посвятил занятиям в секции бокса, отрабатывая там хуки, свинги и прочие приемчики, позволяющие отправлять противника в нокдаун или даже в нокаут.

Костя тогда имел о боксе самое общее и весьма расплывчатое представление. Про различия между нокаутом и нокдауном он впервые услыхал по пути к месту поединка, куда вместе с ним следовала шумная ватага сверстников, включая нескольких девчонок, не отличавшихся примерным поведением. Принимая вызов, Костя презрительно усмехался, и эта кривенькая усмешечка намертво приклеилась к его губам, когда он поинтересовался у своего секунданта Генки Малявкина: