Изгои Средневековья. «Черные мифы» и реальность - Гила Лоран

Библиотека Корнеллского университета, США. 1896

Помимо «Еврейской жизни в Средние века» Абрахамс написал еще целый ряд книг, в их числе: «Исследования фарисейства и Евангелий», «Главы из истории еврейской литературы», «Маймонид». Он был лектором по талмудической и раввинистической литературе в Кембридже, почетным секретарем Еврейского исторического общества Англии, сооснователем и редактором «Еврейского ежеквартального обозрения», старейшего англоязычного журнала по иудаике, членом различных еврейских общественных комитетов – то есть фигурой важной и уважаемой как в академической, так и в общественной жизни.

Рисуя картину еврейской жизни, Абрахамс опирался на массу источников, и поэтому картина, конечно, достоверна, но выводы, которые он делает, граничат с идеализацией. Гармония, солидарность, взаимопомощь, по его словам, царили везде: «каждый еврей разделял радости и печали всех евреев. Он принимал живое участие в семейной жизни общины – ведь община была в буквальном смысле слова единой семьей». То же и в семье: «еврейский дом был сценой трогательных и вдохновляющих религиозных ритуалов, святость домашнего очага была частью традиции, связывающей еврея золотой цепочкой с его предками». Этически еврейская семья превосходила христианскую: «нравственное отношение евреев к проблеме взаимоотношения мужчин и женщин уникально безупречно». Да и в целом «по всеобщему мнению, евреи были чисты от ужасных пороков, которые губили корни общественной жизни в европейских государствах». Будучи нравственнее соседей, евреи, по мысли Абрахамса, заметно повлияли на европейскую экономику (своей торговлей) и на европейскую мысль (в которой весь прогресс происходил от антицерковных движений, от ересей, а ереси – от иудаизма).

Открытость миру и возможность влиять на него стимулировали еврейский гений, утверждает Абрахамс, ссылаясь на таких знаменитых еврейских интеллектуалов разных эпох, как Филон Александрийский, Маймонид, Спиноза. Изолированное существование в гетто не открывало таких продуктивных перспектив, но тем не менее и это была полноценная жизнь «со своими идеалами и надеждами, чувствами и человеческой природой», и мудрость там развивалась не в сотрудничестве с нееврейским окружением, а вопреки ему. Так, если еврейская культура в мусульманской Испании следовала арабским образцам, то ешивы в прирейнских городах процветали сами по себе, возвышаясь над окружающим мракобесием.

По мнению Абрахамса, всем знакомый неприглядный облик европейского еврейства – продукт Нового времени: уклад и нравы начали портиться только в XVI веке – вследствие диктата ригидного иудаизма и геттоизации, а до того, на протяжении Средних веков, жизнь евреев была свободна, полнокровна, разнообразна. Так, например, пресловутые бедность и неопрятность обитателей гетто – результат трех столетий проживания в этих самых гетто, в ходе которых евреи «опустились», а в Средние века они сохраняли развитое чувство собственного достоинства, выражавшееся в опрятности и гигиене. В общине уважали всех членов, стараясь не смущать и не унижать бедных и необразованных. Отсюда благонамеренное уравнивание: в синагогах либо всех обеспечивали подушками на сидения, либо всем запрещали их использовать, по той же причине – чтобы не унизить бедных – в некоторых общинах отказывались от белых накидок в Судный день; наконец, вызывая еврея к Торе, кантор всем – и простецам, и ученым – помогал с чтением свитка. И наконец, Абрахамс с большим вниманием описывает формы досуга, включающие и танцы, и даже охоту: иудаизм, по его словам, диктует строгую мораль, но – в отличие от пуританства – без фанатизма, и евреи находили время повеселиться и насладиться жизнью, а не только страдали от погромов.

Таким образом, Израиль Абрахамс и другие авторитетные еврейские историки с подобными взглядами из его и соседних поколений доказывали, что внутренняя жизнь еврейского общества была гармонична и практически идеальна. В этом обществе процветали любовь и уважение к ближнему в семье и общине, чувство собственного достоинства, высокий уровень образования, профессиональное, культурное и досуговое разнообразие и проч. В то же время снаружи его зачастую окружали враги, завистники, фанатики, гонители.

Следующие поколения еврейских историков, особенно авторы последних десятилетий, предлагают ревизию этих тезисов. К примеру, специалисты по истории женщин и в целом по гендерной истории разрушили миф об идеальной еврейской семье, показывая, что и там – пусть в меньшей степени, чем у мусульман и христиан, – имели место угнетение и дискриминация жен мужьями. Пересмотру подвергся и образ гармоничной, проникнутой равенством и взаимоуважением еврейской общины, в ней обнаружили разные формы неравенства и дискриминации: гендерной, возрастной, социальной, имущественной. Привлекая самые разные источники вплоть до эпиграфических – надписей на кладбищенских плитах, исследователи стараются выйти за пределы изучения элит и постараться увидеть еврейскую общину не как сообщество ученых мужей, каким она предстает по письменным источникам, а во всем ее многообразии, включающем женщин и детей, необразованных простецов, бедняков и нарушителей разных законов – и еврейских религиозных, и еврейских гражданских и общегородских или государственных. Еврейская община не идеальный социум, каким его старались изобразить представители «науки о еврействе», а сообщество живых людей, среди которых не могло не быть вероотступников, воров, сутенеров, беглых мужей, злостных неплательщиков налогов и проч. Их искали, ловили, штрафовали, отлучали от синагоги – и в этом тоже состояла ткань жизни еврейской общины.

В не меньшей, а пожалуй, в большей степени подвергся пересмотру тезис о взаимоотношениях с окружающим христианским обществом как враждебных и нетерпимых, состоявших преимущественно из дискриминации и насилия. Историки отказываются от сугубо виктимного образа средневековых евреев, перестают видеть в них исключительно жертв насилия и гонений. Для своих христианских соседей они были далеко не только конкурентами, колдунами, христоубийцами и опасными и непонятными иноверцами, но и собеседниками, советниками, врачами, переводчиками, торговыми партнерами, сотрапезниками, любовниками и друзьями. Если внимательно читать законодательные и судебные источники, обнаруживаются прелюбопытные вещи. Например, то, что отдельные формы антиеврейского насилия были далеки от ужасов погрома и ближе, скорее, к относительно безобидной детской игре, а такой классический пример законодательной дискриминации евреев, как закрытый еврейский квартал, удовлетворял просьбам самой общины, будучи королевской милостью, а не формой притеснения.

Еврейские кварталы, которые только в Новое время получили название «гетто» (ghetto) вслед за венецианским гетто – еврейским районом, где находились литейные мастерские (ит. geto), в которых отливали пушки, в Средние века существовали повсеместно. Они были важным элементом топографии европейского города и носили разные названия – на иврите, латыни и европейских языках: «квартал иудеев», «квартал Израиля», «еврейство», «еврейская улица», «еврейский город», наконец, просто «улица», где эпитет «еврейская» подразумевался (ивр. шхунат га-йегудим, шхунат Исраэль, лат. septus hebraicus, callum, англ. Jewry, нем. Judengasse, Judenstadt, исп. judería, call, фр. juiverie, ит. serraglio degli hebrei).