Стрекоза ее детства - Мартен Паж

— Эмеральда… Она всегда опасалась, что у Амброза может быть связь с мужчиной. Она думала, что именно поэтому он вас и скрывает. Но дело было совсем в другом. О вашем существовании должно было стать известно после смерти Амброза: вы его завещание и его наследие.

— Я не понимаю. Вы хотите устроить выставку?

— Только не это: на ваши картины спрос будет такой, что выставлять их просто нельзя.

Вздрогнула листва, взлетела птица, они услышали, как кто-то выругался и сломал ветку. Наконец, какой-то человек выбрался на их скромную полянку. Он кинулся к Шарлю Фольке, безмерно вдохновленный всем произошедшим, а также явлением маленького рыжего чуда. Он схватил Фио за руки, она отвернулась — от него сильно пахло спиртным. Смущенная запахом и возбужденным состоянием мужчины, она не все поняла из того, что он говорил, только что он видел ее работы на выставке в Милане. Дальше он сказал, не вдаваясь в подробности, что они явились для него настоящим откровением. Уровень алкоголя у него в крови заметно падал, и он, откланявшись, покинул их и побежал обратно через лес, чтобы присоединиться к празднику, или поминкам — он уже точно не знал. Большинство гостей разошлись, многие — возмущенные, другие — опечаленные потерей друга, и наконец, все прочие — торопясь поскорее рассказать о случившемся.

— А что, в Милане была выставка? — спросила Фио, как только возбужденный мужчина скрылся из виду.

— Нет. Никакой выставки не было. Но важно то, что он уже якобы на ней побывал. И главное — всем об этом рассказывает.

Фио не знала, улыбаться ей или нет. Ситуация складывалась и впрямь весьма необычная, все было в новинку, и она понятия не имела, с какого конца ей взяться, чтобы понять, что же с ней происходит. Вот уже почти три часа она участвовала в чем-то абсурдном, комичном и смешном, но ей почему-то казалось, что она в опасности. Тем временем зашло солнце. Фио этого не заметила.

В полночь машина остановилась у дома на улице Бакст. С неизменной предупредительностью Шарль Фольке распахнул перед Фио дверцу машины. Холод разбудил ее. Молодой человек предложил свой кашемировый шарф, она отказалась. Он проводил ее до дверей и остановился, будто еще чего-то ждал, возможно, особого распоряжения, чтобы уйти.

— Спасибо, — сказала она.

Он пролепетал какие-то неловкие, искренние слова о том, какое удовольствие доставило ему знакомство с ней. Ее огорчало, что такой красивый молодой человек так перед ней заискивает. Ситуация не из привычных.

Фио мысленно вернулась к событиям вечера. Невольно улыбнулась. Все эти люди, такие важные. Эти напыщенные слова. Да еще и столь явно присутствовавший покойник.

Изложив публике чудесную историю знакомства Фио с Аберкомбри, Шарль Фольке похитил девушку у возбужденных гостей, похожих на разволновавшихся пингвинов; они поужинали вместе с прислугой на кухне. Во время этой живительной передышки они говорили о простых вещах, о цене на помидоры и последних фильмах.

Фио вошла в подъезд и поднялась на четвертый этаж к своей квартире. Перед дверью, в зеленом бархатном кресле, сидела высокая женщина лет тридцати, в черном, с сигаретой в руке. У ее ног, подобно раздавленным насекомым, валялись окурки. Частично скрытые под шляпой, ее длинные черные волосы поблескивали в полумраке.

— Ты знаешь, сколько сейчас времени? Забыла, что мы завтра идем на рождественскую ярмарку?

Фио улыбнулась, на душе у нее полегчало. По крайней мере одно оставалось в мире неизменным: Зора.

* * *

Квартал, в котором жила Фио, отличался от всех остальных лишь приютившимися здесь домами, которых в другом месте не сыщешь, хотя в принципе они прекрасно могли бы находиться где угодно. Ее дом вполне мог бы стать розовым и украсить себя всяческими завитками и грозными горгульями, но, несмотря на весь комический потенциал своей архитектуры, он удовольствовался бледным видом гладкой бежевой глыбы. Ему было далеко до величия строений легендарного Рена[8], поскольку спецификацией предполагался лишь заурядный дом. В качестве утешения раздосадованный архитектор — большой поклонник английского мэтра — поместил над входной дверью эпитафию с надгробия Рена, чей прах покоится в крипте собора Св. Павла: «…lector, si monumentum requiris, circum spice» («читающий, если ты желаешь памятник, посмотри вокруг себя»).

Среди тысяч городских квартир ключ Фио подходил лишь к одной-единственной двери, и по необъяснимо счастливой случайности это была дверь именно ее квартиры. Она жила на улице Бакст, между улицами Пиат и Жуй-Рув в последнем округе Парижа. Узкая улочка, заканчивающаяся тупиком, шла перпендикулярно улице Белльвиль. Ее дом стоял чуть в глубине, надежно спрятанный от посторонних глаз, поскольку в ближайших к нему фонарях давно перегорели лампочки.

Другие дома застыли у самой кромки тротуара, правда, выглядели в этой роли столь неубедительно, что с тем же успехом могли представляться чайниками. Район считался тихим; исходя из цен за квадратный метр власти решили, что здесь не должно происходить более сорока дорожных происшествий, семидесяти девяти нападений и сорока одного сердечного приступа в год. Местные жители, как добропорядочные граждане, послушно следовали статистическим расчетам. По осени клены любовались, как желтеет, краснеет и опадает их прекрасная листва. Листья были столь красивы, что клены хотелось прямо-таки расцеловать, но в конце концов именно за эту красоту природа их и кормит. Чуть позже их листья растопчут ботинки прохожих, дворники сметут их в сточные канавы, их смоет потоками воды, и так, понемногу, они совсем исчезнут.

Фио плохо знала жителей своего квартала. Она предполагала, что здесь должны проживать исправные католики и булочники, страдающие одышкой, адвокаты, распутывающие хитросплетенные дела, голубоглазые воры, гладко выбритые убийцы и бородатые почтальоны, светловолосые металлурги и темноволосые преподаватели с зелеными глазами, увлеченные футболом коммерсанты и страдающие бессонницей полицейские — любители биологического корнфлэкса с коринфским изюмом. У Фио не было никаких доказательств, да она и не собиралась их искать, но полагала, что ее квартал населяют именно такие, столь непохожие друг на друга люди и еще многие другие.

Когда Фио приехала в Париж учиться юриспруденции, она долгие месяцы тщетно искала квартиру. Без постоянной работы и родительской поддержки — ей нечем было прельщать домовладельцев и риэлтеров. Некоторые из них устраивали для кандидатов в квартиросъемщики «коллективные» просмотры жилья, выбирая из двадцати-тридцати явившихся претендентов обладателя наилучшего досье, то есть того, кто страдал бы хроническим процветанием, разделяя участь своих родителей. Не так уж и плохо устроено общество для тех, у кого уже и так все есть. Тогда Фио всем сердцем понадеялась на Бога, который должен существовать хотя бы для того, чтобы отправить агентов по работе с недвижимостью вечно гореть в аду или же чтобы наградить их по крайней мере «вросшим ногтем».