Под знаком Софии - Елена Раскина

Гвардейцы встретили ее восторженными криками. Навстречу шагнула княгиня Дашкова, тоже в гвардейском мундире. «Эта Екатерина Малая метит на мое место, – поморщилась Екатерина Великая, – в свое время я напомню ей и об этом… Когда буду в силе и власти!».

«Матушка Екатерина Алексеевна, в вашей амуниции не хватает одного пустячка…» – тихо сказал императрице гвардейский офицер Хитрово.

– Какого же? – рассеянно переспросила Екатерина. Ей оставалось только вскочить в седло, а там – вперед на Петергоф!

– На вашей сабле нет темляка… – продолжил Хитрово.

– Темляка? – эхом прозвучал вопрос императрицы.

В это мгновение с лошадью Екатерины поравнялась лошадь молодого гвардейца. Тот, склонив голову, протянул ей свой темляк. Потом отсалютовал шпагой и хотел было вернуться в строй, но императрица остановила его.

– Как ваше имя, сударь? – спросила она.

– Григорий Потемкин, Ваше Императорское Величество! – ответил даритель.

Гвардеец был статен и красив, но Екатерину смутила не его красота, а магнетический, пропитанный силой и тайной взгляд. Так смотрел на нее лишь один человек – друг и наставник, беседовавший с герцогиней Фике в Штеттинском соборе и потом в Риге, на пути в Россию. Лишь один человек в мире был так уверен в своей правоте и силе, что не опускал глаза перед Екатериной, когда на ее лице замирала холодная, властная улыбка. Когда-то она разучивала улыбки, как фигуры танца, но разучила лишь одну – улыбку властительницы. И вот теперь этот молодой офицер, назвавшийся Григорием Потемкиным, смотрел на Екатерину так, как будто удостоился высшего права – не отягченной страхом свободы.

Екатерина тоже улыбнулась ему – неловко, неумело, не так, как улыбалась обычно. Еле заметная теплота скользнула по ее строгим губам.

– Я запомню вас, господин Потемкин! – пообещала она и надела на запястье подаренный офицером темляк. А потом жестом властительницы взметнула над головой блеснувший на июньском солнце клинок…

Екатерина привыкла во всем верить графу Сен-Жермену, но его последнее предсказание казалось ей совершенным курьезом. Новоиспеченная властительница была уверена, что отвоюет Греческое море вместе с Григорием Орловым или, на худой конец, с его братом Алеханом, который больше, чем Гриша, интересовался морями и стратегическими интересами России. Однако в своей последней записке Сен-Жермен указывал на незаметного гвардейца, которого Екатерина, впрочем, решила наградить – пожаловала поместьем, а затем присовокупила к этому щедрому подарку 6 000 рублей.

Григорий Потемкин стал подпоручиком, а потом и камер-юнкером, а в придачу обзавелся скверной привычкой все время попадаться на глаза императрице. Он караулил Екатерину в бесчисленных коридорах Зимнего дворца и с редкой настойчивостью объяснялся ей в любви. Ученице графа Сен-Жермена казалось, что гвардейский подпоручик не повторяет одно и то же, а всего лишь продолжает прерванную беседу, на которую, бесспорно, имеет право.

Страсть Потемкина к императрице началась в то самое мгновение, когда Фике надела на запястье его темляк и взметнула над головой саблю. Длинные непудреные волосы небрежно брошены на плечи, в глазах – блеск славы и победы! Такими, верно, были амазонки, девы-воительницы, о которых некогда рассказывал Григорию отец Иннокентий.

Подпоручик Потемкин не искал в Екатерине нежности или мягкости, и ее твердый, как сталь, взгляд не ранил его душу. Он видел в императрице подругу под стать своим помыслам, ту, с которой можно скакать рядом по торным дорогам жизни, чтобы однажды, в силе и славе, войти в Константинополь. Та любовь, которой тешат себя не отягченные дерзновенными замыслами люди, казалась Григорию пустячком, капризом, изящной фарфоровой безделушкой, бесполезной и сомнительной роскошью.

Григорий был уверен, что новая российская государыня – та самая София, о которой ему рассказывал граф Монфера. София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская – подлинное имя императрицы ни для кого не составляло тайны. Наконец-то он нашел ее! Оставалось только рассказать о своей страсти, поделиться дерзкими прожектами. Потемкина нимало не смущало напускное равнодушие императрицы – он был уверен, что рано или поздно будет услышан. Его голос раскачает ее сердце, как веревка – огромный, неповоротливый колокол, и звук получится властный, громкий – на века!

– Откуда вы знаете графа Сен-Жермена? – спросила однажды императрица, которая выслушивала бесконечные признания назойливого офицера лишь потому, что на него указал граф.

– Этот человек называл себя разными именами, – ответил Потемкин. – Сен-Жермен, Монфера, Ракоци… Один Бог знает, сколько у него имен!

– И какое же из них по вкусу вам, подпоручик? – улыбка скользнула по губам Екатерины, но ее голубые немецкие глаза смотрели холодно и напряженно.

– Граф Монфера, Ваше Императорское Величество! Беседуя со мной, он называл себя так. Он учил меня греческому.

Потемкин вспомнил былые времена, учебу в Московском университете и странного человека, который предсказал ему мирскую славу. Обещанная спутница, София-Августа-Фредерика Ангальт-Цербстская стояла сейчас перед Григорием и досадовала, что скромный гвардейский подпоручик вздумал безнаказанно объясняться ей в любви.

– Неужели вам знаком язык Гомера? – по невозмутимому лицу Екатерины скользнуло удивление, словно ветер – по зеркальной озерной глади.

– Я знаю не только эллинский, но и язык, на котором говорят наши братья-греки, томящиеся под властью турок! – отчеканил подпоручик, и Екатерине показалось, что перед ней античный герой, новоявленный Ахиллес, забавы ради надевший гвардейский мундир.

Крепок был юнец – и душой, и телом – не чета ее слабовольному Гришке Орлову. Да и старший из Орловых, Алехан, из-за огромного шрама, уродовавшего лицо, прозванный Balafré, уступал этому гвардейскому Ахиллесу с лучшей во всей империи шевелюрой. Екатерина со вздохом отметила, что шелковистые кудри Потемкина красивее ее собственных волос.

– Я слыхала, вас зовут Григорием? – кокетливая нота, внезапно прозвучавшая в голосе Екатерины, ободрила гвардейского ценителя античных древностей, и он упал на колени перед императрицей.

Фике недовольно отстранилась – еще немного, и он станет целовать край ее платья, как делали все эти влюбленные дурачки – Захар Чернышев, Кирилл Разумовский. Чего доброго, увидят Орловы – и по-свойски расправятся с гвардейским наглецом!

– Извольте встать, господин камер-юнкер! – Екатерина уже потеряла интерес к этому бесполезному разговору.

Как мог граф Сен-Жермен указать ей на дерзкого мальчишку, да еще десятью годами ее младше?! О возрасте подпоручика Потемкина императрица успела справиться в полковых списках.

Потемкин поднялся с колен, но глаза его смотрели все так же дерзко. Этот молодой человек, казалось, совершенно не умел смущаться.

– При крещении меня нарекли Григорием, – рассказал он. – Отец звал меня Грицем, а в полку дали иное имя – Алкивиад. Его светлость граф Григорий Орлов уверен, что я – самый забавный малый во всей гвардии.