Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс

— Без гарнизона в городе мы умрем возможно/наверняка/обязательно.

Вероятнее всего, именно употребление одним из старейшин непременного будущего заставило Аспераманку поморщиться. Его треугольное лицо словно сузилось; он уставился вниз, на стол, выпятив губы и кивая, словно уже обо всем договорился с самим собой.

По приказу Аспераманки молодой лейтенант Лутерин сел по правую руку от него, на почетном месте, с тем чтобы лучи его славы озарили и его начальника. Повернувшись к Шокерандиту, Аспераманка спросил:

— Лутерин, что бы ты ответил/посмел бы ответить этим старейшинам, услышав от них такую просьбу — хоть высоким стилем, хоть по-другому?

Шокерандит сразу же почувствовал скрытую угрозу, таящуюся в таком вопросе.

— Поскольку эта просьба исходит не из трех ртов, сударь, а от всей Истуриачи, то для меня в моем положении невозможно давать ответ. Только у вас одного достаточно опыта, чтобы ответить как надлежит.

Архиепископ-военачальник обратил свой взгляд вверх, к стропилам и отбрасываемым ими длинным теням, потом почесал подбородок.

— Да, нужно согласиться с тем, что говорить придется мне, поскольку здесь должен прозвучать ответ олигархии. С другой стороны, следует заметить, что Бог уже давно принял решение. Азоиаксик сообщил мне, что подобные города — ни этот, никакой другой город к северу отсюда, до самой границы Сиборнала, — не смогут больше существовать.

— Но господин...

Продолжая свой ответ старейшинам, Аспераманка поднял бровь.

— Молитесь вы или нет, но ваши урожаи год от года становятся все более скудными. Об этом говорят простые записи. Когда-то в самых южных наших поселениях выращивали виноград. Теперь же вы с трудом выращиваете здесь ячмень и — чего уж проще! — картошку. Истуриача перестала быть источником нашей гордости и доставляет лишь хлопоты. Для всех будет лучше, если города не станет. После того как армия уйдет отсюда, а это случится через два дня, город должны покинуть все до единого. Никаким иным способом вам не избежать голодной смерти или рабства Панновала.

Двоим из старейшин пришлось поднимать и уводить с собой третьего. Среди тех, кто слышал слова архиепископа-военачальника, началась паника.

К Аспераманке бросилась женщина и упала на колени, обняв его грязные сапоги. Плача, женщина говорила, что она родилась в Истуриаче, она и все ее сестры; они просто не могут представить себе, как покинут родину.

Поднявшись, Аспераманка постучал по столу, требуя внимания. Наступила тишина.

— Позвольте всем вам объяснить ситуацию. Если вы помните, мое звание позволяет мне — нет, вынуждает меня — говорить от лица как государства, так и Церкви. Мы должны избавиться от иллюзий. Все мы практичные люди, поэтому я уверен, что вы поймете и примете то, что я скажу. Наш Господь, предтеча и точка коловращения всякой жизни, указал нашему поколению тернистый путь. Да будет так. Мы должны с благодарностью идти по трудному пути, ибо так должно.

Прекрасная армия, которая сегодня празднует победу вместе с вами, эти отважные представители многочисленных наций Сиборнала должны почти сразу, как отгремели выстрелы, пуститься в обратный путь. Если армия не в походе, она обречена на голод: запас фуража и провианта на одном месте ограничен. Если мы останемся здесь, в Истуриаче, вам придется голодать вместе с нами. Вы, фермеры, должны понимать, что это значит. Таков закон Господа и природы. Изначально мы намеревались было преследовать Панновал — таков был приказ олигарха. Но вместо этого я должен повернуть своих людей и отправить их восвояси, ни более ни менее.

— Отчего же такая перемена планов, архиепископ-военачальник? — спросил один из старейшин. — Ведь вы одержали победу?

На треугольном лице появилась вымученная улыбка. Аспераманка посмотрел по сторонам: перемазанные жиром лица, освещенные мерцанием костров; все дожидаются его слов, пока сам он, повинуясь внутреннему чутью проповедника, держит паузу.

— Да, наш путь славен победами, хвала Азоиаксику, но будущее нам не принадлежит. Города на юге, где мы надеялись найти подкрепление и провиант, теперь уничтожены, разрушены армией дикарей. Климат изменяется быстрее, чем мы могли предвидеть, — вы сами видите, сколь малое время теперь проводит в небесах Фреир. По моему суждению, Панновал, эта дикарская дыра, — край, слишком далекий для победы и близкий только для поражения. Если мы вновь отправимся в поход, никто не вернется.

С юга на нас надвигается «смертельное ожирение». Среди нас уже отмечены случаи болезни. Даже самые отважные воины страшатся «жирной смерти»: они бессильны против нее. Никто не решится продолжать сражение, имея рядом такое соседство.

Посему мы склоняем голову перед природой и возвращаемся в Сиборнал, чтобы в Аскитоше доложить о своей победе. Повторяю: мы выступаем в обратный путь через сорок часов. Вы, горожане, должны с толком использовать это время. По истечении двух дней те из вас, кто решит вернуться в Сиборнал вместе с семьями, может присоединиться к армии и получит в пути нашу защиту.

Те, кто решит остаться, волен поступить так — и умереть в Истуриаче. Сиборнал не вернется/не сможет вернуться сюда. Какое бы решение вы ни приняли, его надлежит принять в течение двух дней, и да благословит вас Бог.

Из двух тысяч проживающих в городе мужчин и женщин большинство родились здесь. Горожане знали только тяжелую жизнь под открытым небом в поле и в случае более привилегированного положения — на охоте. Все они страшились навсегда оставить свой дом, страшились долгого пути в Сиборнал через бескрайние степи, не могли представить, какой прием ожидает их, когда они окажутся на землях далекой незнакомой родины.

Тем не менее когда старейшины объявили всем горожанам, собравшимся по этому случаю в церкви, об их участи, большинство решило уйти. Все хорошо понимали, что изменения климата, который становился все хуже, все холоднее и суровее, необратимы и будут продолжаться от одного малого года к другому, без возврата. И год от года надежда на помощь родного севера будет слабеть и таять, угроза же с юга — становиться все более реальной.

Город наполнился слезами и причитаниями. Казалось, всему пришел конец. Все, ради чего горожане работали, теперь предстояло бросить.

Едва на небе вновь взошел Беталикс, рабы отправились в поля собрать весь возможный урожай, а свободные горожане принялись паковать пожитки. Вспыхивали драки между теми, кто собирался уходить, и ничтожным числом тех, кто решил остаться. Последние настаивали на том, чтобы урожай оставили в поле.

Трудиться в поле вышли три разновидности рабов. Фагоры со спиленными рогами — что-то среднее между рабами и вьючными животными. Люди-рабы. И, наконец, рабы, не принадлежащие к роду людскому, мади и в ничтожном числе — дриаты. Как люди, так и нелюдь были лишены всяких прав, и мужской и женский пол. Для общества все они были мертвы.

Рабовладение считалось признаком высокого положения: чем больше рабов, тем выше положение. Многие сиборнальцы, не имевшие рабов, с завистью смотрели на рабовладельцев, и все стремились обзавестись прислугой хотя бы из фагоров. В более легкие времена рабы в городах Сиборнала вели праздное существование, чаще всего как домашние зверьки; в поселениях же рабы и их владельцы часто трудились бок о бок. Чем тяжелее становилась жизнь, тем больше менялось отношение хозяев к рабам. На плечи рабов, за редким исключением, ложилась самая тяжелая работа. Теперь рабы, вернувшиеся с полей, отправились грузить повозки, делать все, что было в их силах, трудиться до изнеможения.