Кнут и пламя - Марианна Красовская

- Вики, ты моя жена. Я тебя выбрал, я тебя украл в конце концов. Всё, что я делаю с тобой - мне очень нравится. И я тебе правду сказал - я этого тоже хотел. К тому же я степняк, а мы те еще извращенцы, ты разве не знала? Я бы еще многое с тобой сделал... только боюсь, что ты испугаешься.

- Аяз... А я оборотень. Я наполовину животное. Я не боюсь ничего, что ты можешь сделать. Я хочу всяких извращений, я хочу попробовать с тобой всё, что можно.

Мужчина ухмыльнулся и, нажав на голову жены, слегка ее притопил.

- Прекрати меня провоцировать, пока я не стал извращаться прямо сейчас, - строго сказал он. - И давай уже побыстрее, я голоден.

Отплевываясь, Виктория гневно на него поглядела, а потом, ухватив за длинные черные волосы, которые он так и не удосужился завязать хотя бы в хвост, резко потянула на себя. От неожиданности Аяз попытался оттолкнуться руками от бортиков ванны, но его ладони соскользнули, и он нырнул к ней в воду до пояса, только и успев закрыть рот.

- Твою мать, Вики, - завопил он, распрямляясь и встряхиваясь. - Ты что творишь? Это были последние чистые штаны! Как я в мокрых пойду?

- И что теперь? - жена невинно поглядела на него своими прелестными голубыми глазами. - Выпорешь меня?

Аяз только засмеялся и отступил подальше. Он бы с удовольствием понаблюдал, как она моется, но надо было найти прислужницу, которая владеет магией воздуха и сможет высушить ему штаны, а еще попросить сменить бельё и занавески.

- Ах ты собака степная! – орала Виктория по-галлийски, прекрасно зная, что муж понимает ругательства. – Козел безбородый! Барана кусок!

- Кричи-кричи, – мирно отвечал Аяз, щекоча супругу большим гусиным пером. – Здесь тебя никто не услышит.

Девушка, изогнувшись, попыталась его пнуть, но он ловко поймал обнаженную ногу и нестерпимо медленно и нежно принялся целовать и покусывать свод стопы. Он знал, что Виктория предпочитает, когда он более груб, порой даже агрессивен. Аяз вырос в Степи, где любить свою женщину считалось слабостью, и ничего не имел против стремительного и жесткого секса, но иногда на него нападало лирическое настроение. Сегодня он радовался, что они купили кровать – прочную дубовую кровать с изголовьем, сколоченным из перекладин. Виктории больше нравились резные изголовья – со всякими завитками и цветочками, но Аяз твердо стоял на своем. Уже тогда, несколько месяцев назад, он отчетливо представлял, что когда-нибудь он привяжет ее руки к этим рейкам, а затем будет очень-очень нежен с ней.

Он даже специальные оковы для нее заказал: металлические, изнутри проложенные мягкой тканью, с застежкой, которую ей сил одной рукой расстегнуть не хватит, с цепочками, которые должны крепится к изголовью. И вот теперь она лежит на кровати, с браслетами на запястьях, обнаженная, злая и такая желанная! Аяз намеревался получить удовольствие сполна и приготовил для жены несколько сюрпризов. В последнее время секс у них был какой-то смятый, спешный, приходилось прислушиваться, не проснулись ли дети. В этом была своя прелесть, Аяз обожал детей, но страшно скучал по тем временам, когда можно было засыпать обнаженными и просыпаться от того, что рука жены (а порой и губы) скользит по его члену.

Круглая коленка жены, а особенно ямочка под ней оказалась эрогенной зоной. От прикосновений языка женщина извивалась и ахала, впрочем, не забывая ругаться.

- Ты гадкий извращенец!

- Разумеется. А ты не знала?

- Обманщик!

- Ага.

- Ненормальный!

- А вот это неправда.

Аяз усмехнулся и, зажав ногами ее коленки, принялся водить пером по ее груди. По обнаженному женскому телу бежали мурашки, соски съежились и заострились. Мужчина не удержался, лизнул камушек соска, слегка прикусил зубами, с восторгом ощущая, как Виктория выгнулась под его руками дугой.

Он проложил дорожку из коротких влажных поцелуев вниз, к животу, и принялся выписывать языком круги вокруг пупка.

Виктория дрожала и всхлипывала. У нее была очень чувствительная кожа, и его неторопливые ласки раздражали и сводили с ума. Ей не нравилось это состояние, она хотела больше и быстрее, хотела жадного, горячего соития, хотелось его рук совсем в другом месте, но Аяз явно был настроен ее измучить.

- Пожалуйста, любимый! – взмолилась она. – Сними эти штуки с меня!

- А помнишь, ты когда-то просила тебя связать? – вкрадчиво поинтересовался степняк. – Считай, что твое желание сбылось.

- Даже если я буду умолять?

- Даже если ты будешь кричать и плакать.

- Ну ты и урод, – гневно выкрикнула Виктория, дернувшись под его руками.

Аяз замер. Ему показалось, что она сейчас обрушила на него ведро ледяной воды. Он молча склонился над ней, расстегивая оковы. Никаких игр ему больше не хотелось, и вообще видеть ее не хотелось. Аяз прекрасно понимал, что она опять ляпнула сгоряча и сама уже испугалась своих слов, только ему было от этого не легче. Он не переставал быть уродом, просто иногда забывал об этом.

Сразу после пожара следы от ожогов можно было убрать, но в тот момент его гораздо сильнее тревожило состояние тех людей, которые пострадали в огне больше, чем он. Несколько человек были при смерти, среди них был его дядя Исхан, который едва мог дышать, сил лекаря, привезенного кнесами, на всех не хватало, и Аяз и думать забыл о своем лице – не болит и ладно. А потом Виктория едва не потеряла ребенка, он не отходил от нее ни на шаг, и время было безвозвратно упущено. Как целитель он знал, что рубцы от ожогов и сейчас, спустя несколько лет, можно если не убрать совсем, то как минимум смягчить, просто это долго и мучительно.

Ему казалось – неважно, что думают другие. Да, на него глазели, порой задавали неприятное вопросы, но для своей семьи он был прежним красавцем, да и друзья любили его не за внешность.

Но слова любимой что-то пробудили в его душе, что-то горькое и темное, и поэтому он натягивал сапоги и выводил лошадь из конюшни, желая сейчас только одного – уехать из этого холодного дома прочь.

Вики выбежала за ним в шелковом халате на голое тело, вцепилась в стремя, подняв на него залитое слезами лицо.

- Прости, – рыдала, задыхаясь, она. – Прости меня! Не уезжай, пожалуйста! Аяз, я так люблю тебя!

Она хорошо помнила, как мучительно переживала его холодность после того, как бросила ему в лицо слова о ребенке. Тогда ей было просто плохо, а теперь еще и страшно до одури.

- Успокойся, – мягко сказал Аяз, погладив ее по голове. – Я не сержусь. Ты ни в чём не виновата. Я немного прогуляюсь и вернусь, мне нужно подумать. Если что, дети у нанэ. Отпусти, пожалуйста, стремя.

- Не пущу, – завопила Виктория, вопреки своим словам, отпуская стремя и хватая супруга за ногу. – Я никуда тебя не отпущу!

- Не будь дурочкой. Никуда я от тебя не денусь.