Сад чудовищ - Джеффри Дивер
Шрифт:
Интервал:
Споры продолжались. Наконец фюрер решительно объявил:
– Юбки разрешим укоротить на пять сантиметров, и все. Макияж запретим.
– Так точно, мой фюрер!
Немного помолчав, Гитлер уставился в угол кабинета, что случалось нередко, потом пронзил взглядом Эрнста:
– Полковник!
– Да, мой фюрер?
Гитлер поднялся, взял со стола листок и медленно вернулся к остальным. Геринг и Геббельс не сводили взгляда с Эрнста. Оба считали, что полковник имеет особое влияние на фюрера, но опасались, что благосклонность временная или, не дай бог, обманчивая и в любой момент можно оказаться в шкуре Эрнста, то есть в роли барсука на травлю, да и где взять спокойную невозмутимость полковника?
Фюрер вытер усы:
– Дело важное.
Эрнст выдержал взгляд Гитлера и спокойно ответил:
– Конечно, мой фюрер. Я очень постараюсь помочь.
– Оно касается нашей авиации.
Эрнст посмотрел на Геринга: на румяном лице играла фальшивая улыбка. В войну тот проявил себя отважным асом, хотя сам барон фон Рихтгофен уволил его из эскадры за неоднократные обстрелы гражданского населения, а ныне Геринг стал рейхсминистром авиации и главнокомандующим военно-воздушными силами. Последнюю должность, среди десятка прочих, он занимал с особым удовольствием. О военно-воздушных силах Эрнст и Геринг чаще всего разговаривали и яростнее всего спорили.
Гитлер протянул листок Эрнсту:
– Ты читаешь по-английски?
– Немного.
– Это письмо от самого Чарльза Линдберга, – гордо сообщил Гитлер. – Он посетит Олимпиаду в качестве почетного гостя.
Неужели? Вот так новость! Геббельс и Геринг дружно улыбнулись и в знак одобрения застучали ладонями по столу. Эрнст взял письмо правой рукой, тыльную сторону которой, как и плечо, оцарапала шрапнель.
Линдберг… Эрнст внимательно следил за его трансатлантическим перелетом, но куда больше волновался из-за сообщений о гибели сына летчика. Эрнст знал, сколь ужасно терять ребенка. Взрыв порохового погреба на корабле, унесший жизнь Марка, стал душераздирающей трагедией, но сын Эрнста хоть успел покомандовать военным кораблем и увидеть Руди, своего сына. А вот гибель несовершеннолетнего от рук преступников – это просто чудовищно.
Эрнст быстро прочитал письмо и разобрал несколько искренних фраз, выражавших желание увидеть последние достижения немецкой авиации.
– Поэтому я и вызвал тебя, полковник, – продолжал фюрер. – Некоторые считают стратегически выгодным показать миру растущую мощь нашей авиации. Я и сам так думаю. Что скажешь о небольшом авиашоу в честь герра Линдберга, где мы продемонстрируем наш новый моноплан?
Полковник облегченно вздохнул: его вызвали не ради Вальдхаймского исследования. Но легче стало лишь на минуту, потом тревога снова расправила крылья. Эрнст еще раз обдумал вопрос и ожидаемый от него ответ. «Некоторых» в данном случае, очевидно, воплощал Герман Геринг.
– Моноплан, мой фюрер, да…
«Мессершмитт Ме-109», бесподобный истребитель-бомбардировщик, развивал скорость триста миль в час. Существовали в мире и другие истребители-монопланы, но «Ме-109» был быстрее всех да еще цельнометаллическим. Последнего долго добивался Эрнст, ведь это упрощало и массовое производство, и войсковой ремонт, и эксплуатацию. Для разрушительных бомбардировок, которыми Эрнст планировал предварять наземные наступательные операции Третьего рейха, потребуется большое число самолетов.
Полковник склонил голову набок, словно размышляя, хотя решение принял, едва услышав вопрос.
– Мой фюрер, я возражаю.
– Почему? – Гитлер сверкнул глазами, что предвещало вспышку гнева или, скорее, бесконечное разглагольствование о военной истории или политике. – Разве нам не позволено обороняться? Разве стыдно показать миру, что мы отвергаем ничтожную роль, которую пытаются отвести нам союзники?
«Аккуратнее, – велел себе Эрнст. – Действуй как хирург, удаляющий опухоль».
– Я думаю не о том предательском договоре! – ответил он голосом, полным презрения к Версальскому договору. – Я думаю о том, разумно ли показывать этот самолет иностранцам. Сведущие в авиации сразу поймут: эта модель уникальна, и заключат, что она запущена в массовое производство. Линдберг наверняка разберется. Если не ошибаюсь, «Дух Сент-Луиса» испытывали при его участии.
Пряча глаза от Эрнста, Геринг предсказуемо возразил:
– Пора показать врагу нашу мощь.
– Как вариант, на Олимпиаде можно показать опытный образец сто девятой модели, – медленно проговорил Эрнст. – Образцы преимущественно ручной сборки, без бортового вооружения, оснащенные двигателями «роллс-ройс». Так мы продемонстрируем гостям технологический прогресс нации, но введем их в заблуждение двигателями наших бывших врагов. Гости решат, что мы думать не думаем о наступлении.
– Рейнхард, в твоих словах что-то есть, – признал Гитлер. – Авиашоу устраивать не будем, покажем опытные образцы. Отлично, все решено. Полковник, спасибо, что приехал.
– Мой фюрер! – Эрнст поднялся, вне себя от облегчения.
Уже у двери он услышал голос Геринга:
– Чуть не забыл… Рейнхард, кажется, твои документы ошибочно направили ко мне.
Эрнст обернулся: круглое лицо рейхсминистра авиации расплылось в улыбке, но в глазах бурлил гнев. Геринг желал отомстить Эрнсту, победившему его в споре об истребителях.
– О чем же они? – Геринг прищурился. – Кажется, о Вальдхаймском исследовании. Да, точно.
«Боже всемогущий…»
Гитлер не слушал. Он развернул архитектурный чертеж и изучал его.
– Ошибочно направили? – переспросил Эрнст, понимая, что на деле документы стащили шпионы Геринга. – Спасибо, герр министр, сейчас же попрошу кого-нибудь их забрать, – беззаботно проговорил он. – Хорошего дня…
Разумеется, отвлекающий маневр не сработал.
– Тебе повезло, что документы попали ко мне, – продолжил Геринг. – Представь, что подумали бы люди, увидев еврейскую писанину, в которой упомянуто твое имя.
– В чем дело? – насторожился Гитлер.
Геринг, как всегда обливавшийся потом, вытер лицо и ответил:
– Дело в Вальдхаймском исследовании, заказанном полковником Эрнстом.
Гитлер покачал головой, но Геринг не унимался:
– Я думал, мой фюрер в курсе.
– Расскажите мне! – потребовал Гитлер.
– Я ничего не знаю, – ответил Геринг. – Я лишь получил – ошибочно, как уже объяснил, – несколько докладов, написанных еврейскими врачами-психиатрами. Один от того австрийца, Фрейда. Второй – от какого-то Вайсса. Других имен не припомню. Доктора-психоаналитики, – добавил Геринг, скривившись.
В иерархии ненависти на первом месте у Гитлера стояли евреи, на втором – коммунисты, на третьем – интеллектуалы. К психоаналитикам он относился с особым пренебрежением, ибо они отвергали расизм, основу национал-социалистической философии, проповедующий, что поведение человека определено расовой принадлежностью.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!