Красные облака. Шапка, закинутая в небо - Эдишер Лаврентьевич Кипиани

которых он не был достоин. И Джабе на мгновение представилось, что он стоит сейчас на распутье и должен выбрать жизненную дорогу, выбрать раз и навсегда, чтобы потом уже не сходить с нее. Благодаря удивительной способности, присущей человеческому мозгу, он вместил в одну беглую, мимолетную мысль сотни воспоминаний, множество хороших или дурных поступков, совершенных им с детства и до нынешнего дня, тысячи упреков, когда-либо обращенных им к самому себе. И наконец перед его внутренним взором встала сегодняшняя встреча с Гурамом — каким беспомощным, никчемным, ничтожным почувствовал он себя по сравнению со старым другом! Вспомнились слова редактора о коварстве времени и о славе, которая не приходит сама собой. И Джаба стоял перед костюмами, как богатырь из сказки на перепутье: каждый путь манил его, каждый был соблазнителен и каждый обещал гибель в конце. Это было ведомо сказочному богатырю, но Джаба знал гораздо больше…

Еще раз окинул он взглядом военное одеяние мавра и махнул рукой.

«Нет, какой уж из меня Отелло».

Он прошелся вдоль другой стены гардеробной. Здесь, словно нарочно подобранные один к другому, висели в ряд темные костюмы.

«Это, кажется, «Гамлет»… Что, если надеть костюм Гамлета? Вдруг мне тогда явится тень моего отца? — отцовское лицо встало перед ним — неясное, туманное, как на плохо сфокусированном фотоснимке. — Явится и расскажет, как его убили…»

Джаба засмеялся вполголоса, чтобы стряхнуть странное чувство. Он быстро прошел по узкому проходу между двумя рядами пестрых театральных костюмов. Дневной свет не проникал сюда, а электрическая лампочка была чем-то загорожена. Джаба подцепил и снял железной палкой один из костюмов; повертел его перед глазами, потом обеими руками приложил к себе, прикинул. Бархатный красно-коричневый камзол был обхвачен поясом, на котором болталась короткая шпага.

«Возьму этот».

Джаба пошел к лестнице. Никала стоял в дверях, смотрел на двор и докуривал долгими затяжками зажатую между пальцев сигарету.

— Батоно Нико!

Старик спустился по ступенькам.

— Я выбрал.

Джаба поднял вверх костюм, расправил его, показывая Никале.

— Бери, — не сразу ответил Никала, прошел мимо Джабы и исчез среди белых туник. Просторное помещение внезапно погрузилось во мрак.

Когда Никала запер дверь склада и оба они с Джабой вышли во двор, старик еще раз посмотрел на костюм, заложил за спину длинные руки и зашагал по направлению к воротам. Джаба шел за ним со сложенным камзолом под мышкой.

— Зачем это тебе, пьесу собираетесь ставить? — спросил Никала.

— Нет, сегодня студенческий бал-маскарад и…

«Жалеет, что выдал».

— Студенческий? — Старик остановился. — Ты же сказал, что окончил университет.

— Я буду там гостем.

— Ну-ка, дай сюда, — старик пошарил рукой по костюму, нащупал карман и вытащил узкий кусок черной ткани, обшитый кружевом, — маску. — Ну вот, оказалась на месте. Это тоже тебе пригодится.

Он протянул маску Джабе и, снова заложив руки за спину, зашагал дальше по двору.

— Выбрал со смыслом, — усмехнулся он.

— Почему?

— Меркуцио ведь тоже идет в первом действии на бал-маскарад.

— Это костюм Меркуцио?

— Ну да, — сказал старик, вышел в ворота и свернул по улице направо, — Ну-ка, помню ли я еще? «Средь масок — маска! Что ж, коли осудят? Пусть за меня краснеют брови маски!» Смотри, потеряешь шпагу, убью! — внезапно рассердился он.

— Не тревожьтесь, дядя Нико… Я очень, очень вам благодарен.

— Ну, до свидания.

Никала остановился и заключил руку Джабы в свою широкую ладонь. Потом взглянул ему в лицо. В первый раз встретил Джаба его взгляд и вдруг почувствовал, что старик любит его, любит неизвестно почему — только до сих пор не хотел этого показывать, а теперь нечаянно выдал себя.

— До свидания, дядя Никала. Большое вам спасибо. — И Джаба ткнул пальцем в камзол, словно кончиком шпаги: — А о костюме не тревожьтесь, верну в сохранности.

Джаба стоял и смотрел вслед удалявшемуся старику. Никала шел медленно, так медленно, что не уменьшался по мере удаления, казался все время одинаковой величины, как солнце или луна в небе.

Джаба подцепил пальцем вешалку плаща и метнул его, как лассо, за решетку раздевалки. Старик гардеробщик со сморщенным лицом взял плащ и сунул Джабе в руку заранее снятый с крючка номерок.

Джаба остановился перед зеркалом и окинул себя неодобрительным взглядом: коричневый бархатный камзол, черные рейтузы, короткая шпага… Потом быстро посмотрел по сторонам — вдруг почудилось, что кто-то наблюдает за ним и тихо посмеивается над его нарядом.

В блестящих ступенях широкой беломраморной лестницы, как в зеркале, отражались цветные шары, развешанные по стенам. Воздух, нагретый жаром молодых тел, струями поднимался к потолку, легкие воздушные шары раскачивались и плясали в его струях. А внизу, в зеркале белого мрамора, пляска эта была еще явственней и отчетливей, гак как среди переливающихся цветовых пятен то и дело застенчиво мелькали стройные девичьи ноги и уверенно двигались, сопровождая их, как тень, сильные юношеские икры. В пестром мире лестниц, коридоров и стен, подобно ожившим кистям живописца, ищущим каждая свою краску, роилась неугомонная молодая толпа.

Джаба степенно шагал по коридору, как дежурный педагог во время большой перемены; он внимательно всматривался во все окружающее, хотя ничем наружно не выдавал своего любопытства. Ему хотелось понять, почувствовать, что же это такое — маскарад, угадать, какое он имел значение в старину.

«Интересно, есть ли здесь мои знакомые? Хотя как тут узнать кого-нибудь?»

Он потянулся за собственной — маской и убедился, что она осталась в кармане плаща, в гардеробе. Он смутился, закрыл лицо рукой и долго не опускал ее — ему казалось, что человек с открытым лицом должен выглядеть здесь так же странно, как прохожий в маске на улице. Настроение у него упало. Вдруг показалось смешным это его настойчивое желание появиться на вечере непременно в маскарадном костюме.

«Обойду залы, загляну в каждый угол, сделаю снимки и уберусь отсюда».

Крутая, убранная пестрыми бумажными цветами лестница увела его на третий этаж. Нагнув голову, поднимался он по узким ступеням. На небольшой площадке между этажами, где разбежавшаяся лестница как бы останавливалась для передышки, стояла девушка с белокурыми локонами в пышной тирольской юбке и бархатном корсаже. На шее у нее висела на розовой ленточке корзинка с цветами. Придерживая корзинку рукой, девушка протягивала с лучезарной улыбкой каждому, кто проходил мимо, цветок. Джаба поднял аппарат к глазам и снял ее на ходу, не задерживаясь, без всякой подготовки, — словно моргнул. Он уже перешел к следующему маршу лестницы, но девушка удержала его и достала из корзинки голубой цветок.

— Благодарю, — сказал ей с поклоном Джаба.

— Это не потому, что вы меня