Будет кровь - Борис Сапожников

О том, что супруг её убит, я решил пока не говорить — горе делает самых крепких людей сущей размазнёй.

— В сейфе у себя в комнатах, — ответила миссис Уэлдон. — Он при мне прятал туда саквояж, и я знаю код.

— Успели подсмотреть?

— Нет, — покачала головой миссис Уэлдон, — Рамон не настолько глуп. Он не знает, что у меня абсолютный слух, и я в детстве умела открывать отцовский шкаф, подбирая по звуку комбинации.

Я кивнул ей, и мы вместе направились в комнаты Рамона Рохо. Он явно был любителем пожить на широкую ногу — всё в его обиталище говорило о любви к роскоши и отсутствии вкуса. Обстановка чем-то напомнила мне люкс в лучшей гостинице Айзенштадта, только здесь было куда больше банального дурновкусия. Но такими уж были представления о богатстве у бандитов, вроде Рамона Рохо, выросших не то в бедности, не то вовсе в нищете.

Сейф скрывался за картиной с морским пейзажем. Миссис Уэлдон отодвинула её в сторону и быстро ввела нужную комбинацию цифр — дверца с мелодичным щелчком открылась.

— У вас талант к вскрытию замков, — присвистнул я, ведь до конца не верил, что вдова Уэлдона сумеет открыть сейф так быстро — ни один самый опытной взломщик не справился бы лучше.

Я подошёл к сейфу, забрал оттуда знакомый саквояж. Судя по весу оттуда если и забрали, то всего пару пачек гномьих кредитов. За ним обнаружились документы миссис Уэлдон, оказавшиеся весьма кстати. Без них ей и сыну покинуть город будет весьма проблематично.

Перехватив саквояж левой рукой, я только начал оборачиваться к двери, как окрик миссис Уэлдон заставил меня нырнуть вниз и перекатом уйти с линии огня.

— Берегитесь! — крикнула она, когда в комнату ворвался ещё один из бандитов, вооружённый дробовиком.

— Zorra! — припечатал её бандит, прежде чем выстрелить.

Дробовик в его руках рявкнул словно трёхдюймовка — заряд дроби разнёс на осколки окно за моей спиной. Не поднимаясь с колена, я трижды выстрелил в ответ, почти не целясь. Пули угодили в бедро и правый бок — боец банды Рохо покачнулся, но устоял на ногах. Повернулся в мою сторону, пытаясь навести оружие и передёрнуть цевьё одним движением, но прежде чем он нажал на спусковой крючок, я всадил в него оставшиеся в «нольте» пули. Бандит переступил с ноги на ногу, пытаясь удержать равновесие, но не сумел и съехал спиной по стене, оставляя на красивых обоях уродливый тёмно-багровый след, будто гигантская улитка.

— Скорее, — поторопил я миссис Уэлдон, хотя особой нужды в этом не было, мешкать она не собиралась.

Усадьбу мы покинули через чёрный ход — тот был ближе к конюшне. Рядом с белым зданием, где располагался обширный кораль,[4] сейчас почти пустой, нас ждали пожилая женщина в чёрном вдовьем платке и мальчик лет десяти-двенадцати. Увидев нас с миссис Уэлдон, мальчик тут же кинулся к ней, и пожилая служанка, оказавшаяся тёткой Рамона Рохо, не стала удерживать его. Мальчик обнял мать и не хотел отпускать её, а миссис Уэлдон и не собиралась вырываться из его объятий.

— Берите гнедого и серого, — посоветовала нам вдова, — они привыкли ездить в паре. И убирайтесь отсюда поскорее.

— Спасибо вам, — неожиданно тепло произнесла миссис Уэлдон, обращаясь к вдове. — Я всегда знала, что в душе вы добрая женщина.

— Гарпия я, — скривилась та, — старая гарпия! Вот кто! Проваливайте поскорее.

Кажется, она хотела сплюнуть нам под ноги, но удержалась. Я же направился к конюшне, чтобы запрячь лошадей. Вот только представление о том, как с ними обходится, имел самое общее. Я и верхом-то ездил всего пару раз — причём впервые ещё в далёком детстве, до войны.

Поглядев на мои потуги, вдова выругалась вполголоса, и сама взялась за дело. С её помощью я сумел справиться с парой коней и запрячь их в открытую повозку. К моему удивлению, на козлы забралась миссис Уэлдон, взяв у вдовы поводья.

— Я справлюсь лучше вас, — сказала она, когда мы с мальчиком залезли в повозку. — Я ведь с юга, а там все умеют править лошадьми.

Пожилая служанка открыла нам вторые ворота усадьбы и что-то неразборчиво пробормотала на прощание. Кажется, благословила на дорогу — как бы то ни было, а вдова оказалась женщиной доброй и, наверное, в душе сочувствовала судьбе наложницы своего племянника.

— Куда поедем? — спросила у меня миссис Уэлдон, когда мы выехали на дорогу.

— Я покажу, — ответил я, садясь рядом с ней. — Тут не очень далеко.

Старики на ферме примут нас — в этом я не сомневался.

Когда Рамон Рохо был в ярости, он не кричал, не потрясал кулаками, даже по его лицу было не понять, какая буря бушует в душе. И лишь самые близкие люди знали: если Рамон побледнел не с похмелья, то он готов убивать. Совершенно не важно кого и за что — он просто хочет проливать кровь.

— Как это случилось? — спросил он удивительно спокойным голосом.

Понять, к кому он сейчас обращается, было сложно. Приехавшие вместе с ним бойцы сейчас таскали тела, да и откуда бы им знать, если все ездили вместе с Рамоном на встречу со Строцци.

— Кто это сделал? — задал ещё один вопрос, на который не будет ответа, Рамон Рохо.

Он стоял посреди внутреннего двора усадьбы и смотрел на сложенных рядом бойцов, которых он оставил охранять её.

— Он не представился, — произнёс, наконец, единственный выживший бандит. — Хитрая бестия и ловкая, клянусь тебе, Рамон. Оглушил меня и вышвырнул за ворота.

— Но не убил, — прищурился Рамон Рохо. — Почему? Как ты думаешь, Маноло?

— Шум не хотел поднять, наверное.

По лицу бандита по имени Маноло градом стекали крупные капли пота. Он давно пожалел о том, что не унёс ноги, когда увидел, что случилось в усадьбе. Гнев Рамона падёт на голову бедняги Маноло, ведь тому каким-то чудом удалось выжить, когда остальные отправились на тот свет.

— Может, и так, — кивнул Рамон, — а может, ты сам открыл ему ворота, а, Маноло? Может, ты крыса?

— Да будь я крысой, остался бы тут, Рамон? — всплеснул руками Маноло.

— Может быть, ты очень глупая крыса, а, Маноло?

Рохо надо было сорвать на ком-нибудь свой гнев, и Маноло сейчас выглядел почти идеальной кандидатурой.

— Не будь кретином, Рамон, — подошёл к нему Эстебан, двоюродный брат, один из немногих в семье, кто мог так разговаривать с Рамоном, даже когда тот был в ярости. Особенно, когда тот был ярости, если быть честным, потому что только Эстебан, друг Рамона, с самого детства и только да ещё отец со старшим братом могли урезонить того, в каком бы состоянии он ни был. — Хочешь сорвать злость на этом червяке? Да на него пулю тратить — и то глупо.

Рамон обернулся к двоюродному брату — взгляд его мог сковать льдом даже пламенную преисподнюю, о которой любил вещать с амвона старый священник в церкви, куда водили их в детстве родители.