Женщины, о которых думаю ночами - Миа Канкимяки

Вот и сейчас Денис отсутствует почти два года, время от времени наезжая с визитами, и всякий раз для Карен это означает необыкновенный прилив сил. В августе 1923 года Денис решил отказаться от своего бунгало и перенести вещи в дом Карен. С этого момента он проводил все свободное время между выездами на многомесячные сафари близ холма Нгонг, задерживаясь у Карен на неделю, а то и на две. Под огромную библиотеку Дениса Карен заказала в дом полки. Он привозил ей вино и грампластинки из Европы, а когда Карен оказывалась на конной прогулке, ставил Шуберта на полную громкость, таким образом объявляя о своем приезде. Вечерами они рассказывали друг другу истории перед зажженным камином. Однажды они условились, что их похоронят на одном из склонов Нгонга, который видно из окон поместья. В это время Карен находилась на вершине своего счастья.

Своему брату она пишет: «Денис Финч Хаттон уже некоторое время со мной и пробудет, вероятно, еще с неделю. Для меня это несказанное счастье; я счастлива настолько, что, как кажется, имело смысл жить и страдать, болеть и проходить через все эти тернии только для того, чтобы прожить эту неделю». Я понимаю Карен: если имеется возможность быть вместе с этим удивительным (самым удивительным!) мужчиной, остальное утрачивает всякий смысл. Еще она пишет, чтобы брат никому не проговорился о том, какое влияние на нее имеет Денис: «Если умру, а ты встретишься с ним позже – ни при каких условиях не рассказывай ему, что я писала или рассказывала тебе о нем в таком духе!»

Карен рисовалась перед Денисом. Правила игры были жесткие: надо быть сильной, никаких обязательств, никаких требований – Денис счастлив на ферме, но он приезжает сюда только тогда, когда пожелает. Денис не верит в брак, признания в любви стесняют его, как и малейшие признаки возникающей привязанности… Карен знала: если она только намекнет, насколько Денис важен для нее, что вся ее жизнь зависит от него, то он, подобно дикому животному, учует запах женской тоски и исчезнет навсегда. Так что ей пришлось свыкнуться с ситуацией. Она переосмыслила страх Дениса перед обязательствами блюсти добродетели и даже написала критическое эссе об институте брака, восхваляя любовь мыслящих в одном направлении людей; она начала открыто презирать влюбленных, которые смотрят не отрываясь в глаза друг другу, связывая жизнь близкого человека.

Когда Денис приезжал, Карен словно пробуждалась и начинала изображать сильную, самодостаточную женщину, независимого компаньона, который никогда не спрашивает о том, надолго ли останется гость у нее. Она привыкала к дневному ритму Дениса: рано вставала, чтобы отправиться на охоту, но от возбуждения не могла заснуть ночью, а по утрам жевала кат, чтобы взбодриться… Когда Денис уезжал, она сникала и могла неделями лежать в постели, разбитая и больная.

* * *

[письма Карен]

В одиночестве Карен много думала о будущем. Чем ей заняться, если ферма все же будет продана? Получится ли в этом возрасте выучиться на кого-нибудь? Как минимум она смогла бы поехать обучаться искусствам в Китай, Рим или во Флоренцию, могла бы открыть для африканцев небольшой отель в Марселе или Джибути. Или же могла хорошо выйти замуж (к сожалению, Денис тут ей был вовсе не парой). А может, следует пойти учиться на повара при Датской королевской кухне?

В 38 лет Карен ощущала себя на перепутье. «Нужны перемены, хочу прояснить себе будущее – остаться здесь или начать что-то совершенно иное?» – писала она. Даже не верится, что, достигнув этого возраста, она еще не знала, чем ей заняться. Она не догадывалась даже, что ей суждено совсем скоро стать всемирно известной писательницей.

В январе 1925-го развод с Брором вступил в законную силу, и в марте Карен выехала в Европу. Она писала матери о своих ожиданиях: увидит родной дом, сможет купить в Париже наряды, прикоснется к искусству, услышит музыку, опять попробует на вкус фрукты, ржаной хлеб и креветки. Мать она просит заранее купить норвежского овечьего сыра – о нем мечталось так давно!

В Дании на нее навалилась тоска. Будущее в Африке выглядело шатким, Денис появлялся редко, а одной ей было чертовски тяжело. Карен даже заговорила о ненависти к Африке и подумывала остаться в Дании. Чем дальше, тем привлекательнее казалась ей эта мысль, хотя на пороге сорокалетия жить под одной крышей с матушкой в Рунгстедлунде казалось совершеннейшим безумием. В комнате на чердаке не требовалось бы предпринимать стольких усилий, все было бы легко и просто, как прогулка по саду! Карен начала рассматривать свою жизнь как утомительную попытку забраться на крутую гору. Это как если бы постоянно и безуспешно пытаться достичь чего-то большего – того, что кажется рядом… Она начинала завидовать сестрам: казалось, что им достаточно простой обычной жизни.

Да, Карен. Зачем избегать простого и понятного? Почему бы не вернуться в родительское гнездо и не начать смотреть передачи о природе?

[письма Карен]

Первый день сафари. Фазаль забирает меня в десять утра на «Круизере» цвета сухого сена. Машина огромная, сзади вполне могут разместиться шесть человек. Мы даже обсуждали, что не будем брать большую машину, коли нас едет всего двое, но в итоге все есть как есть. Забираюсь на переднее сиденье, а Олли, Флотея и Мишель машут руками мне на прощание.

Мы направляемся к национальному парку Аруша. Для начала я пытаюсь немного разговорить Фазаля. Ему 34 года, полжизни он работает гидом и водителем. Отучился в Танзанийском институте дикой природы, изучал ботанику и зоологию, экологию, геологию, культурологию, психологию работы с клиентами и менеджмент. Сейчас занимает пост председателя Танзанийского союза гидов по природе, но работать в поле ему больше по душе. Фазаль из разряда тех, кто не сидит на месте. Ему хочется стать писателем: он хотел бы опубликовать сборник историй о сафари и поэтому детально расспрашивает меня обо всем, связанном с писательством. Как написать книгу? Как найти издателя? Как с продажами и маркетингом? Он несколько недоумевает, узнав, что писатель, как правило, сам пишет книгу, что никто за него в издательстве этим не занимается, и первое, что он должен сделать, – это просто начать писать. (Позже я сообразила, что в колониальный период была традиция заказа написания книги профессиональному писателю, и тогда лучше поняла, что он имел в виду.) Фазаль крайне удивился, узнав, что у меня нет юриста, который позаботился бы о том, чтобы издатель не обманул с объемом продаж и не прикарманил мои деньги. Он спрашивает: «Неужели ты просто веришь их слову?» – словно это самое невероятное из всего, что ему когда-либо приходилось слышать.