Бессонница - Евгений Рудашевский

Когда наконец охранник открыл двери, я первым вышел из церкви. В машине ехали молча, а Мэт совсем не выглядел счастливым. Он, кажется, стал ещё более угрюмым, и я подумал, что вся эта поездка была довольно глупой, тем более что вечером Мэт всё равно уехал домой, я даже мельком увидел его отчима – он был в чёрном и улыбался очень осторожно, будто боялся улыбкой поранить Мэта, а может, мне это лишь показалось и улыбался он вполне нормально.

Отправил отцу свою зарисовку по Гогену. Получил ответ.

«Рад, что у тебя всё складывается. Расстроен, что ты ничего не пишешь о занятиях по конституционному праву и международной политике. Напомню, мы с мамой были не против твоего выбора посещать ещё и американскую литературу с условием, что в следующем семестре ты возьмёшь только профильные предметы. Надеюсь, ты не забыл, что тебе ещё сдавать экзамены в Москве? Их, как я понимаю, много. Не расслабляйся.

Ты знаешь, я не против твоего увлечения литературой. Только я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, а они будут, если ты и дальше станешь столько времени уделять этому направлению.

Твою „зарисовку“ я показал специалисту. Он сказал, что даже для студенческой работы это слабо, так как в ней нет ни структуры, ни чёткой мысли, а для будущего юриста это никуда не годится. Вспомни, какой резонанс в университете вызвала твоя курсовая по развитию понятия „государственность“. Почему бы тебе не двигаться в этом направлении? В Штатах такая тема не менее актуальна.

Что же до твоих слов, что изучение литературы становится для тебя всё более интересным, то я за тебя рад. Важно иметь интересное хобби, без этого никуда. Ты знаешь, я и сам собираю авиамодели и даже летал на профильную выставку в Дортмунд. Не забывай, это должно быть приятным дополнением, а не чем-то, мешающим идти в выбранном направлении.

Если же речь опять зайдёт о смене профиля, то я тебе напомню то, о чём мы с мамой говорили уже много раз. На переправе коней не меняют. Ты уже слишком много сил вложил в то, что на самом деле любишь, – в юридические науки. Не дай минутной слабости тебя обмануть. После твоих успехов на первом курсе я уже не сомневаюсь, что юриспруденция – действительно твоё, от природы. Святослав Валерьевич до сих пор о тебе спрашивает, а это значит, что он в тебя тоже верит. В конце концов, после окончания университета у тебя будет достаточно времени ещё раз всё взвесить.

Надеюсь на твой скорый ответ, так как мы с мамой немного взволнованы.

Привет тебе от сестры. Она получила своё первое крупное дело. Надеюсь, ты поздравишь её лично».

Я знал, что отец напишет нечто подобное, с этими его конями, и сестрой, и Святославом Валерьевичем, моим преподавателем по истории государства и права зарубежных стран, да и мало ли ещё с чем. Ни на секунду не сомневался. И всё равно отправил ему свою зарисовку.

Получив ответ, поначалу злился. Даже на сестру злился, хотя она тут совсем ни при чём. Отец с детства ставил её мне в пример. Наверное, поэтому мы никогда толком не общались, хотя она ко мне хорошо относилась, а когда в девятом классе мама отправила меня к психологу, сестра сразу предложила помощь: сказала, что будет заниматься со мной и готовить меня к экзаменам. Вот только на следующий год она уехала учиться в Германию, и общаться мы совсем перестали.

Прочитал письмо несколько раз, и злость ослабла. Внутри пусто. Будто я превратился в большой мыльный пузырь.

Да, я добился своего. Ещё раз перечитал письмо и ничего не почувствовал. Будто вытравил на себе каждое слово и смирился. Интересно, что бы сказал отец, если б узнал, что я веду дневник? А если б прочитал его?

День был насыщенный. Собственно, всё началось вчера вечером, когда у нас в подвале отметил свой день рождения Маркус. Я сам там не был, но слышал, что австриец опять обыгрывал всех в настольный теннис, ходил в своей проклятой бейсболке козырьком назад и устраивал какие-то конкурсы.

Я бы вовсе не обратил внимания на все эти истории, но там была Крис. Об этом мне рассказал Энди с третьего этажа. Я поначалу не понял, почему он упомянул именно Крис, ведь там наверняка была куча других девчонок. Энди спустился в подвал уже под конец вечеринки. А Крис там была с самого начала, и, когда все ушли, она осталась с Маркусом. В общем, они ночевали в подвале. Им вроде даже кто-то принёс подушки и всё такое. С утра об этом говорил весь Солбер-холл. По словам Энди, к семи часам Маркус вышел на веранду и даже тогда был в своей дурацкой бейсболке козырьком назад.

– У него там, наверное, плешь, – сказал я и тут же рассмеялся – до того жёлчно прозвучал мой голос.

Конечно, было немного странно, что Крис и Маркус ночевали ровно в том месте, где мы с ней целовались, но я не был уверен, что это имеет ко мне хоть какое-то отношение. Куда более странным было другое. Я теперь чуть ли не гордился, что Крис тогда обратила на меня внимание и даже пригласила к себе в комнату, – получается, я привлёк девушку, которая сама привлекла Маркуса, а ведь он красавчик, со всеми его татуировками, пирсингом и бицепсами. И мне стало тошно от самого себя…

Я был собой недоволен, но никак не мог отделаться от чувства, что теперь Крис мне нравится ещё больше. Наверное, поэтому я так легко ввязался в драку. Да, мы с Маркусом подрались этим вечером. И всё произошло очень глупо.

Напротив Солбер-холла, через дорожку, – открытая лужайка, обрамлённая кустами. Там по выходным занимаются студенты. Там же носятся кролики, которые живут где-то под деревьями, в глубине кустов. На лужайке часто играют во фрисби, а раз в месяц проходит пикник, на котором студенты болтают с преподавателями о чём-нибудь неформальном, вместе едят гамбургеры, хот-доги и всё такое. Там же мы иногда играем в футбол, то есть в соккер.

Этим вечером на футбол собралось не так много людей, и поначалу всё было хорошо, я даже уговорил Мэта встать на ворота, хотя никаких ворот у нас, конечно, не было – ворота были только в спортивном зале, но там играть приходилось на искусственном покрытии, а мне хватило одного раза, чтобы, сделав подкат, оставить на правой ноге самый настоящий ожог, я даже не думал, что на синтетике так бывает. Мэт в футбол никогда по-настоящему не играл, так что две сумки вместо штанг и условная перекладина на высоте поднятых рук его вполне устроили. Да и мы больше смеялись, чем играли, хотя в этот раз у нас были настоящие зрители – в основном девчонки, среди которых стояли Крис с Эшли, и парочка зевак на балконе семейной общаги. А потом пришёл Маркус. И конечно же, он был в своей неизменной бейсболке козырьком назад.

Оказалось, что Маркус любит футбол. Собственно, мы с ним тут были едва ли не единственными, кто действительно умел играть. Не знаю, как там Маркус, а я даже выступал на городских соревнованиях за свою школу – играл на позиции опорника. Ну, там не то чтоб было такое чёткое распределение, но мне всегда нравилось считать себя именно опорником – кем-то вроде Пирло или Виейра, – и временами я выдавал неплохие матчи. Впрочем, в одиннадцатом классе родители посоветовали мне отказаться от тренировок, так как нужно было готовиться к поступлению. Я к их совету прислушался.