Бессонница - Евгений Рудашевский

Я так и лежал на полу. Из всего, о чём я успел подумать за долгие часы бессонницы, я не вынес каких-то определённых и сформулированных решений, до этого ещё было далеко, но во мне появилась твёрдость – уверенность, что теперь я всё делаю правильно. И сделаю это сам. Я уже не сторонний наблюдатель своей жизни. Пока к этому трудно привыкнуть. По сути, мне нужно заново учиться жить. От этой мысли стало действительно легко, просторно. Я улыбнулся, потому что как никогда раньше мне было интересно, что же случится дальше – как сложится моя жизнь и каких людей я повстречаю на этой долгой пыльной дороге.

Купил новый билет – не хочу, чтобы родители знали, когда я вернусь в Россию. Полечу с пересадками в Петербург. Думаю, что ещё не скоро решусь показаться в Москве.

Два дня провёл в Чикаго. Жил в хостеле. Удивительно: за всё это время ни разу не подумал заехать в кампус, даже если оказывался на коричневой линии метро.

Перед отлётом отправлю письмо шерифу графства Вернон. Расскажу про свёрток. Нельзя, чтобы он там так просто лежал. Думаю, шериф разберётся, как с ним поступить.

Высчитал, что денег хватит месяца на четыре. Первое время в Питере поживу в хостеле, потом буду снимать квартиру. И нужно будет сразу найти работу – любую, лишь бы платили, а там уж на месте решу, как жить дальше. Главное, что сейчас мне легко. Теперь всё зависит только от меня, и мне это нравится. Нравится, что я начинаю новую жизнь и могу быть кем угодно, а главное – быть самим собой.

Написал письмо родителям. Сказал им правду. Попытался честно объяснить им всё, что здесь со мной случилось. Не знаю, поймут ли они, но это уже и не важно. По крайней мере, теперь я честен с ними.

Эшли права, нет смысла прятаться от прошлого. В этом нет никакой свободы, одна трусость. Страх – удел рабов. Честному человеку бояться нечего. Как бы по́шло это ни звучало.

Да, Эшли права… Свобода – в движении к тому, что тебя ждёт впереди, а не в бегстве от того, что осталось сзади. Я так и написал родителям и впервые не переживал из-за того, что отец этого не поймёт. А ещё я написал, что сам виноват, ведь мне никогда не хватало смелости рассказать вслух о своих переживаниях. Кто знает, как бы сложилась моя жизнь, если б я ещё в школе поверил в себя и в своё право выбирать собственный путь, а главное – сражаться за него. Впрочем, сейчас меня это волнует меньше всего. Это была бы другая жизнь другого человека, а мне нравится быть собой, и я точно знаю, что всё сложилось именно так, как и должно было сложиться.

Да, прошло полгода, но мне ещё нужно время. В конце концов мы обязательно встретимся. Потому что вы моя семья.

Пока могу сказать, что первое время работал официантом. И знаешь, мне эта работа нравилась. На самом деле нравилась. Может, дело не в самой работе, а вообще в моей новой жизни. Потом я устроился в газету. Ничего особенного. И платят меньше. Но здесь интересно. Думаю, я бы не отказался со временем стать настоящим корреспондентом – таким, чтобы публиковать путевые очерки или что-нибудь в этом духе. Но до этого пока далеко.

А ещё я показал редактору зарисовки, которые писал по импрессионистам, помнишь, я вам отправлял одну? И редактору они понравились. Он предложил сделать что-то вроде небольшой рубрики – выпускать их раз в две недели с подвёрсткой из каких-нибудь подходящих цитат или репродукций. Посмотрим, что из этого получится.

Знаешь, я ведь поначалу не хотел отправлять тебе дневник. Сам не знаю, чего боялся. Но теперь я рад, что ты прочитаешь о том, какой была моя жизнь в Чикаго. Не знаю, напишу ли тебе снова в ближайшее время, но обещаю, что как-нибудь пришлю свои публикации – думаю, папе будет интересно на них взглянуть.