Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский

Князь громыхнул лавкой, обошёл стол, обнял спешно поднявшегося воеводу за высокие плечи:

— Как бы ни было, не горюй, старина. Ежли не мы, то кто?.. Мы ли не в стане воинов рождены и крещены русским именем?! Постоим за Русь! Покуда у неё есть верные сыны — она как у Христа за пазухой… Ну-т, что там у нас, развиднелось, похоже?

И тут на звоннице Святой Софии бухнул набатный колокол. С княжеского двора послышались крики и восклицания: «Едут! Еду-ут!»

Мстислав вспыхнул взором:

— Ужель услышал наши молитвы Господь? Никак, суздальцы прибыли! Встретим, Степан… Всё краше, чем тут взаперти душу рвать.

* * *

Однако ожиданиям горожан не дано было сбыться. «Эх, начали за здравие… кончили за упокой». Шум и гам на княжем дворе случился совсем по другому поводу. Нет, не суздальцы и не владимирцы пожаловали в Киев…

…Поутру к южным воротам столицы на загнанном коне, забрызганный до бровей грязью, примчался гонец. Жеребец рухнул у самой заставы, в его распоротых шпорами боках копошились черви.

Стража свезла к палатам киевского князя чуть живого посланца. Лицо его было словно обуглено страхом. Изгвожденный ветром и дождём, он слабо хрипел одно и то ж:

— Татары… идут!.. Та-та-ры… близко…

* * *

Его отмыли, влили в глотку добрую чарку ядрёного горлодёра; чуток привели в чувство, и лишь тогда в гонце кто-то из челяди с сомненьем признал княжеского добытчика — Перебега. «Да только тот… отправляясь в степь, — пояснил дворовый холоп, — то бишь наш Перебег, был чёрный как смоль… а энтот седой совсем… белый как лунь, и старый».

На вопрос: «Где остальная братия?» — ответ был прям и краток:

— Их всех… свежевали… заживо…

Толпа охнула, обмерла, зароптала, истово осеняя себя крестом. В глазах горожан замерцал суеверный страх. Чёрная весть расправила крылья, полетела по Киеву…

— Эй, прочь с дороги! Пшли вон!

В толчее засверкали шлемы и щиты дружинников; все как на подбор — видные, статные, в густых тяжёлых кольчугах со стальными пластинами на груди, при копьях и длинных мечах. Во главе их шёл Мстислав — решительный и быстрый.

— Будет каркать! Чего без пути лаять! Тихо! — Он на корню оборвал причитанья и плачи, огласившие площадь. — Говоришь, «свежевали» дружков твоих любых? — Колкий взгляд проницательных глаз впился в рябое лицо гонца, лежавшего на овчине в телеге.

— Истинно так…

— А чем же ты лучше других, собака, что шкуру свою уберёг? — Князь схватил за грудки зверобоя. — Мёдом намазан?! А может, ты, злодырь, поганым продался? Отвечай, пёс смердячий!

Мстислав оттолкнул Перебега прочь, чувствуя, что ещё миг — и он потеряет над собой власть.

— Не вели казнить!.. — Киевлянин затравленно зыркнул безумным звероватым взглядом на князя, тщетно пытаясь придать голосу крепость; седая прядь подпрыгивал на сером лбу, но он продолжал заворожённо таращиться на дышавшее гневом лицо Мстислава. — Вживе я… лишь потому, что весть от них… должон передати…

— Так говор-ри! Чёрт тебя гложет! Чему они тебя заучили?!

Перебег с готовностью затряс головой и, турсуча[84] узловатыми пальцами косматую бороду, зачастил:

— «Урусы, сложите оружие! Конязи[85], готовьте дары и ключи от городов ваших — южных и северных… И ждите в смиреньи лучших из лучших людей, которых рождала земля. Мы — непобедимые багатуры степи — Великого Кагана. Наш повелитель и отец хан Чагониз, что значит “Посланный небом”. Мы разгромили и обратили в бегство полмира: сотни непокорных племён и десятки народов… а их упрямых вождей… сварили живыми в наших походных котлах… Будьте благоразумны, урусы… и мы даруем вам жизнь. Помните! Вас предупредили! Теперь вы знаете волю владыки народов, “Потрясателя Вселенной” — Великого Кагана… И не говорите потом, что не слышали! Мы идём. И скоро вся Русь услышит топот наших коней».

Перебег замолчал, не смея поднять глаз, кожей чувствуя, что галицкий князь не спускает с него грозного взора.

— Это всё, что ты слышал, холоп?!

— Как на духу! Вот крест… Е-ежели я шо и забыл… всезнающий княже, прости… Не губи меня, тёмного, неспособного смерда.

— А Савка Сорока? Василий Верста?! Добытчики мои где?..

— Не знаю, пресветлый… Разъехались мы по разны стороны… Оне своим табором… мы — своим…

* * *

Оставив зверобоя на откуп толпе, Мстислав отошёл прочь от подводы. Задержавшись под решетчатым навесом, в углу раздольного двора, он долго стоял там со своей стражей и тихо беседовал с воеводой.

— Ну-т, шо думаешь по сему, княже? — изломав бровь, невесело усмехнулся старшина. — Отгоним гибель?

— Ежели все станем рядом — плечо к плечу… да половецкие орды помогут. Чай, не сладко им, коль жмутся под стенами Киева.

— Эт правда… А правда ли то, шо мнят о себе татары? Уж больно всё это похоже на сказку. «Непобедимые», «покорители мира»… Брехня. Эва, загнули куда. И шо ж это за подсюк такой «Великий Каган», как евось, дьявола?.. Ах, да — Чагониз! Шо за людыны его татары? Может, вои[86] простые, попроще, чем половцы. Сколь их до кучи?

— Сколько травы во степи.

— Да полно, княже! Думаешь, нехристи не надули в уши… этому голощапу[87]? Тьфу, забудь… У страха глаза велики.

— Кто знает, воевода. Но поседел-то этот бродяга, видать, не от смеха. Лютый, жестокий враг пришёл в половецкую степь. Слышал я тут… — Мстислав понизил голос и заглянул в стерегущие глаза воеводы. — Глагол держали два старца… Их привели с пристани в палаты великого князя Киевского его дружинники.

— Ну, и? — Булава насторожился, сабельный рубец на лице налился жаром.

— Так вот, сказывали они: дескать, собака-хан этот, главный язычник…

— Чагониз?

— Он самый, — издал указ, по оному все племена, покорённые им, отныне являют единственный избранный небом народ, имя ему дано «монголы», что означает «побеждающие»… Всё ж остальные: и угры, и прусы, и ляхи с булгарами, и мы — русичи, должны стать их рабами. Тех, кто подымет секиру иль меч, — Чагониз сотрёт в пыль, и останутся жить на земле в благоденстве и сытости одни лишь монголы.

— Оне же татары?

— Выходит, что так… Чёрт их разберёт. Одно нечистое племя. Девиз их тоже написан кровью: «Идём войной на соседний народ! Мы вернёмся сытыми и богатыми!» Войско татар несметно — пухнет день ото дня, роится, как осы… Это уже не сказка, брат воевода… И скоро нам всем убедиться придётся, что всё это правда.