Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Но все хорошее когда-нибудь кончается; подошло к концу и это морское путешествие. Позади остались стоянка в Стамбуле, дождливое марево архипелага, пальба по ящикам, любезно предоставленным боцманом (я все плечо отбил, пытаясь приспособиться к отдаче лупары), и долгое странствие вдоль малоазиатского берега.

К Триполи пароход подошел утром; паломники, обитавшие в трюме, еще с ночи потащили наверх свои узлы и котомки. Палубная публика тоже закопошилась, выбираясь из-под одеял и наскоро перекусывая. Мы с отцом вышли на мостик еще в темноте – и поймали волшебный момент, когда темные силуэты Ливана на горизонте осветились первыми солнечными лучами. Я знал, что местные горы кое-где покрыты снегом; но, увидев зарозовевшие в утреннем солнце сияющие вершины, замер в восхищении. По палубе прокатился гул; паломники тот тут, то там опускались на колени и принимались петь молитвы. Один из них все суетился, перебегал от одной группки богомольцев к другой и повторял толпившимся у борта:

– Смотрите, смотрите, ведь это Ливанския горы!

Многие из русских первый раз в жизни увидели горы со снежными вершинами и потому удивлялись сильнее других; даже купцы, стоявшие с нами на мостике, не хотели верить, что это может быть снег. Но когда отец извлек бинокль и наши спутники рассмотрели на темном кряже снежные полосы – изумлению и восхищению не было конца. Многие благоговейно обнажали головы и крестились.

К семи утра пароход встал на рейде. Не успели застопорить машины, как нас окружили арабские лодчонки; матросы орали с борта, предостерегая лодочников, но это не оказывало ровно никакого действия. Сирийцы демонстрировали поразительную ловкость – на волне, на быстром ходу фелюк эти камикадзе перепрыгивали с одной лодчонки на другую, чудом сохраняя равновесие. Ору и гаму было – хоть святых выноси. Иные карабкались по борту парохода на палубу, чтобы предложить паломникам перевезти их в Эль-Мину, порт Триполи.

В который раз уже Яша спрашивал себя – как его угораздило влезть в эту историю? Да, завлекательно. Да, загадок ничуть не меньше, чем в книжонках про сыщиков, напечатанных на желтой дешевой бумаге, – когда-то Яша зачитывался ими взахлеб. Ну так и что с того? Зато дело это становилось опасным – и чем дальше, тем больше. Первым звоночком стала стычка в швейцарской при психиатрической лечебнице. А теперь вот еще и погоня, закончившаяся очередным загадочным эпизодом: юный Николка вновь продемонстрировал Яше нечто не вполне объяснимое. Молодой человек, разумеется, не преминул навестить проходной двор, где случился странный инцидент; к его удивлению, пропажа нашлась. Брошенный Николкой предмет закатился в угол двора, да еще и попал под пласт отставшей штукатурки, избегнув внимания и дворника и вездесущих мальчишек.

Находка представляла собой жестяной цилиндрик черного цвета; бока его были испещрены надписями латиницей и какими-то значками. Яша разобрал знакомое слово «Pepper». От цилиндрика и правда пахло едким перцем – когда Яков, изучая находку, нажал на черную, сделанную из непонятного материала, крышечку, цилиндрик еле слышно зашипел и тут же замолк; Яша почувствовал легкое жжение в глазах и першение в горле. Молодой человек закашлялся, но добычи не бросил – наоборот, старательно завернул в грязноватый носовой платок и запихнул в карман. Кое-что, во всяком случае, прояснилось: в цилиндрике было что-то вроде очень тонкого перцового порошка; при нажатии на крышку содержимое вылетало наружу. Яша видел, как подобным образом действуют распылители кельнской воды у модных цирюльников, из числа тех, что держат заведения на центральных улицах. Что ж, по крайней мере, одна загадка разрешилась – теперь Яша знал, как Николка сумел расправиться и с гимназическими хулиганами, и с посланцами Ван дер Стрейкера.

Впрочем, опасность, угрожавшая лично Яше, от этого меньше не становилась – может, у Николки и имелся запас хитрых цилиндриков, но поделиться ими с товарищем он пока не спешил. Так что, собираясь на Гороховскую, Яков принял некоторые меры предосторожности – в его рукаве пряталась свинцовая гирька, прицепленная к короткой кожаной петле, надетой на запястье. Гирьку эту он по случаю приобрел у одного лабазного сидельца и с тех пор часто упражнялся, разнося в щепки дощатые ящики и старые, рассохшиеся бочонки. Но употреблять свинчатку против всамделишнего противника Яше пока не доводилось. А вот теперь – как бы не пришлось пускать импровизированный кистень в ход…

Но, несмотря ни на что, Яша не собирался бросать расследования. Слишком уж радужные перспективы открывались теперь перед выходцем из задрипанного еврейского местечка, что в пяти верстах от Винницы. Детство Яши прошло в грязноватом, тесном, провонявшем луком домишке отца-сапожника; на острого умом мальчугана обратил внимание ребе и присоветовал отдать Яшу в хейдер.

Но Яша не оправдал ожиданий меламеда; мальчика не увлекло изучение хумаша[13]и талмудических премудростей. В одиннадцать лет с помощью дальнего родственника, державшего на винницком базаре мясную лавку, Яков поступил в гимназию и проучился там целых два года. Потом добросердечный мясник умер, платить за обучение стало некому – семья Якова и без того едва сводила концы с концами, так что его ожидала незавидная участь подмастерья у соседа-часовщика. Там Яша провел еще год, остро завидуя бывшим одноклассникам, продолжавшим бегать в гимназию.

Мальчик ни на минуту не оставлял мечты вернуться к учебе или хотя бы сдать за курс гимназии экстерном. Осуществить эти планы помог спившийся преподаватель математики Винницкого реального училища, поляк и вольнодумец Станислав Крановский. Он дал Яше кое-какие учебники и помогал в свободное время овладевать науками.

И тут судьба вновь улыбнулась Яше – сосед-часовщик по возрасту отошел от дел и продал мастерскую; мальчика же порекомендовал общему родственнику, Натану Ройзману, державшему часовую лавку не где-нибудь в Кологриве, а в самой Москве! Ройзман принял винницкого племянника с неохотой, но скоро переменил мнение – молодой человек выказывал живость ума, редкую исполнительность и, главное, недюжинные таланты по части деликатных поручений. Так что Якова не обременяли часовым делом – хватало занятий в областях, требующих его «особых» способностей. За время жительства в Москве он успел составить себе некоторую репутацию; соплеменники Ройзмана все чаще и чаще обращались к старому часовщику с просьбой прислать Якова разобраться с каким-нибудь заковыристым поручением, оказавшимся не по зубам их собственным приказчикам. Яша охотно брался за такие дела, собирая понемногу деньги на будущую учебу в университете; в том, что ему по силам сдать весь курс экстерном, молодой человек не сомневался. И вот теперь – служба у Олега Ивановича, возможность разом решить вопрос с оплатой учебы, а в качестве довеска – разобраться в загадочной и опасной истории пропавшего доцента Евсеина и зловещего бельгийца.

Яков неспешно зашел во двор дома Овчинниковых. Как ни странно, сегодня слежки не было – видимо, противник зализывал раны после вчерашнего поражения. А может, нашли себе дела поважнее? Яков, конечно, не верил, что зловредный иностранец вот так, запросто отступит, однако факт оставался фактом: сегодня шпиков не было.