Византия. История исчезнувшей империи - Джонатан Харрис

Именно во времена Юстиниана те тенденции, которые трансформировали империю, начиная с правления Константина, достигли своей кульминации, в частности процесс христианизации. В десятилетия, предшествовавшие вступлению Юстиниана на престол, язычники, такие как Зосима, могли жить в империи спокойно. Но, едва оказавшись у власти, новый император попытался стереть последние следы старой религии. Он решил нанести удар по той области, где язычники еще сохраняли свое влияние. Их не было при дворе, им не было места в церкви, но их голоса все еще были решающими в системе образования, где учебная программа была основана на классической древнегреческой. В 529 году был издан указ, которым закрывались все философские школы в Афинах. Тем самым был положен конец традиции, уходившей во времена Сократа и Платона, а многие интеллектуалы-язычники лишились средств к существованию.

Потеряв надежду на будущее, они с тоской устремили свои взоры на нехристианский мир за пределами границ империи. Ученые мужи были наслышаны о новом шахиншахе сасанидской Персии Хосрове I, который, по рассказам, воплощал собой тип правителя-философа, идеального государя, о котором писал Платон в «Государстве». Как утверждали, при Хосрове в Персии исчезла преступность: ценные вещи можно было оставлять без присмотра на улице, и никто не брал их. Итак, около 531 года группа из семи философов-язычников пересекла границу и устремилась ко двору Хосрова в Ктесифоне. Но по прибытии они были жестоко разочарованы. Хосров, хотя и принял их и проявил гостеприимство, вовсе не был склонен к серьезному изучению философии, как они ожидали, и, разумеется, в Персии было довольно преступности. Правящие классы, также далекие от философии, были хищными, властными и деспотичными. Но что более всего поразило этих утонченных интеллектуалов, так это тяга мужчин к прелюбодеянию, несмотря даже на разрешенное многоженство. Проведя в Персии два года, философы решили вернуться домой, что бы их там ни ждало. К тому времени Юстиниан несколько смягчился, и хотя их не встретили с распростертыми объятиями, однако оставили спокойно доживать свой век. Правда, время от времени власти предпринимали какие-то действия. Так, в один из летних дней 559 года нескольких видных язычников арестовали, а их книги, статуи и картины свалили на одной из главных площадей Константинополя и сожгли. Но подобное случалось нечасто. Один из эмигрантов, вернувшихся из Персии, Симпликий Киликийский, смог продолжить исследования и до своей смерти в 560 году успел написать ряд ценных комментариев к работам Аристотеля. Но это было последнее поколение интеллектуалов-язычников Византии, и многие из них приняли христианство, хотя бы формально, ибо жить в империи, не примкнув к религиозному большинству, стало невозможно.

Среди таких номинальных христиан, вероятно, был и Прокопий Кесарийский. Внешне он был образованным христианином, вхожим в придворные круги. Как и Евсевий во времена Константина, он написал панегирик императору, превознося строительную деятельность Юстиниана и утверждая, что «там, где император проявляет свое благочестие, божественные существа не избегают принимать участие в человеческих делах». Он также написал объемный труд, посвященный войнам, которые велись в царствование Юстиниана, хотя, что любопытно, сам император упоминается там совсем нечасто. Но в то же время Прокопий писал другую работу, так называемую «Тайную историю», которая при жизни автора не получила широкого распространения. Здесь он обнаружил свои истинные чувства, излив на Юстиниана и его жену Феодору не меньше желчи, чем Зосима в свое время на Константина. Юстиниан в этой хронике предстает перед читателем не просто расточителем, равнодушным к благополучию подданных: его преследования тех, кто не признавал официальную религию, перевернули мир с ног на голову. Это был резкий протест, но его голос постепенно затихал. Когда языческое поколение Прокопия ушло, уже не было никого, кто мог бы прийти им на смену.

Последние язычники оказались не единственными, кто испытал на себе тяжкие последствия ревностной христианизации Юстиниана. Именно при его воинствующем христианском режиме было ужесточено законодательство в отношении гомосексуалистов, и при нем же процветало двойственное отношение к предполагаемым врагам Христа, иудеям. Закон, который защищал их жизни и собственность, оставался в силе, но Юстиниан не мог не вмешаться. Он ввел другой закон, согласно которому, если в каком-то году иудейский Песах случался перед христианской пасхой, отмечать его можно было лишь после христианского праздника. Это постановление, вероятно, вскоре было забыто или даже вовсе никогда не соблюдалось, но оно демонстрирует неприятие Юстинианом религиозных различий. Однако на кого гнев императора обрушился с особой силой, так это на тех христиан, которые отказались принять официальное определение христианской веры, принятое Никейским и Халкидонским соборами. В 528 году Юстиниан ввел закон, запрещавший «еретикам» выступать на суде свидетелями против халкидонитов. Маловероятно, что он имел в виду ариан, которые уже перестали быть значимой силой внутри империи, хотя многие западноевропейские правители-варвары придерживались арианской веры. Гораздо больше Юстиниана беспокоили так называемые монофизиты.

В восточных провинциях империи, особенно в Александрии, многие священнослужители и богословы были недовольны постановлением Никейского собора относительно божественной сущности Христа. Они полагали, что собор зашел недостаточно далеко в подчеркивании божественной – в противоположность человеческой – природы Христа. В середине V века Диоскур, патриарх Александрийский, выступил с утверждением, что две природы Христа, божественная и человеческая, соединились столь тесно, что стали физически едины. В 451 году Халкидонский собор попытался решить эту проблему, объявив, что Иисус был совершенным человеком и совершенным Богом. Но это решение не удовлетворило последователей Диоскура, полагавших, что Христос был преимущественно Богом и лишь в малой степени человеком. Их стали называть монофизитами. Если бы это был просто богословский спор, имперские власти, возможно, и не уделили бы ему особого внимания, но, к несчастью, все оказалось сложнее. К концу V века большинство жителей восточных провинций – Сирии, Палестины и Египта – придерживались монофизитских взглядов, что разжигало в них недовольство императором-халкидонитом, правящим в Константинополе.

При императорах Зеноне и Анастасии совершались попытки найти компромисс между позициями халкидонитов и монофизитов. Но не таков оказался Юстиниан. Едва его дядя Юстин взошел в 518 году на престол, он обратился к Папе, который решительно не одобрял политику компромисса, и пообещал отстаивать истинную веру, как определил ее Халкидонский собор. Для тех, кто не разделял постановления собора, жизнь серьезно осложнилась. В сердце монофизитского движения, Египте и Сирии, репрессии начались с «еретических» епископов, которых изгоняли из их епархий и заменяли халкидонитами. Монахинь и монахов – монофизитов заставляли покинуть монастыри. Однако вскоре Юстиниан столкнулся с тем, что установлению единообразия есть пределы. Если малочисленных гомосексуалистов, иудеев и оставшихся язычников преследовать было несложно, то монофизитов оказалось слишком много, чтобы воздействовать на них силовыми методами. Изгнанные епископы ушли в подполье и продолжали проводить службы для своих прихожан. Даже в устойчиво халкидонском Константинополе император столкнулся с противодействием со стороны собственной жены Феодоры, которая была монофизиткой. Ей удалось вернуть некоторых сосланных епископов, а в 535 году она даже добилась того, что патриархом Константинопольским был назначен монофизит Анфимий, митрополит Трапезундский. Правда, как только его убеждения стали известны, он был отстранен и провел следующие 12 лет, тайно живя во дворце Феодоры. Но даже рьяный Юстиниан вынужден был признать поражение и вернуться к поиску компромисса.