Абориген - Андрей Лазарчук

– Бутылку? – уточнила барышня.

– Нет, бокала хватит…

В «Зелёном драконе» я всегда брал пирог с улитками. Не знаю, как это получалось у повара, но то, что в других местах обычно напоминает картонную подошву, на которую налепили горячие резиновые шарики, здесь было тем, чем и замышлялось изначально: пищей богов.

Я управился с половиной куска, когда на стул рядом плюхнулась Изабелла, по-простому Изя. Пришлось отложить нож и вилку и вытереть губы.

– Север, – сказала она проникновенно. – Друг. Выручи, а?

Изе трудно отказать. В ней много от ребёнка, то ли мальчика, то ли девочки, не поймёшь, и это сильно давит на подкорку. Изя, понятное дело, такое ценное свойство своего организма охотно использует – но, надо отдать ей должное, не на всю катушку. Вот и сейчас она смотрит на меня ангельскими глазками и разумно объясняет, что она тут ни при чём, это планировщики напутали, но…

– Изя, – сказал я. – Друг. Ты знаешь, зачем я здесь?

Два и два она могла сложить в уме мгновенно.

– Из-за завтрашнего?..

– Именно. Сама понимаешь…

– Но мне-то нужно – послезавтра!

Н-да. Планировщики напутали, Изе нужно после послезавтра быть в двух местах одновременно, разорваться она, ясное дело, не в состоянии – а если туристы окажутся недовольны, компания понесёт убытки, а то и разорится, и что тогда ей, Изе, матери двоих детей, делать?

– Слушай, – сказал я. – У меня завтра суд. И что получится, если заседание продлят и на послезавтра, и на после послезавтра?

Изя вздохнула. Было понятно, что тогда компания понесёт убытки, а то и разорится, и…

– Понимаешь, мне не хотелось бы пообещать, а потом нарушить обещание.

Она развела руками. Подумала.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы заседания продляли?

– Слышал. Редко, но бывает.

– Ну, может, рискнём?

– Куда их надо везти?

– Показать драконов, только и всего. Я обычно вожу на Грабли…

– Знаешь что? – сказал я. – Давай сделаем так: ты ещё поищешь подмену, и если найдёшь, я не обижусь. Завтра ты будешь?..

– Мне бы сейчас решить, Север. Тогда я завтра увезу этих и заночую на Пропускном. Послезавтра вечером посажу твою группу на омни, ты их встретишь утром часов в десять, а я свою повезу в Ньёрд. Ну, пожалуйста, Север!

– Ладно, – сказал я. – В случае чего найду кого-нибудь, кто подменит меня.

– Но ты же знаешь – только с лицензией!..

– Знаю, – сказал я и вернулся к пирогу.

Если бы у меня было время… я это уже говорил, помните? Так вот, будь у меня лишний день или хотя бы лишняя ночь, я бы успел вот что: прокачать Суня и понять, кто он такой; выяснить, не покупали ли у кого-то землю или делянки похожими методами (то есть сегодня, посидев в архиве, я выяснил: да, покупали; другое дело, что многие владельцы этих ставших негодными земель были только рады нежданным деньгам) – и кто именно это делал; наконец, попытался бы найти Гагарина, чтобы предъявить его шерифу до суда, тем самым развалив всё дело. Гагарин же, духи его забери, понимая, что попал в очень крутой переплёт, решил появиться внезапно, в людном месте и в людное время, считая, что так безопаснее.

Ну да, безопаснее – это конечно…

Сунь, когда я дозвонился до Снегирей, уже отбыл на дирижабле-пикапе в Три Столба, и шансов перехватить его по дороге у меня просто не было. Лёжку Гагарина я, естественно, не знал, но передал общим знакомым, что хотел бы с ним встретиться до того, как всё начнётся. Вот это точно сработало бы, окажись времени чуть побольше; как выяснилось потом, лежал-то Гагарин совсем рядом…

И, в общем, мог подать знак.

Но не подал. Жаль.

Я сделал ещё пару звонков и разослал десяток срочных телеграмм, уже просто проверяя свои подозрения и пытаясь связать события. К сожалению, ответы пришли только на следующий день, когда и так всё стало ясно…

Заодно я немного отщипнул от судебного бюджета на собственные нужды: разослал в два десятка мест набросанные от руки портреты братьев Денисовых (без указания имён) – якобы потенциальных свидетелей защиты. Надежда, что эта уловка сработает, была самой что ни на есть призрачной, но не воспользоваться случаем я просто не мог.

(Денисовых я всё-таки нашёл – много позже; впрочем, старик жив до сих пор, так что актуальности эта тема не обрела. Поиски братьев оказались длительными и вышли далеко за рамки этой истории. Когда-нибудь, если будет время и настроение, я расскажу, как я это сделал… а если забуду рассказать, не страшно. По-настоящему интересного в тех поисках ничего не было – кропотливая будничная работа, бумажки, свидетели. Разве что сама Мирабелла… но про неё потом.)

Теперь оставалась мелочь: пережить ночь.

Проще всего было бы оседлать Собаку и улететь куда-нибудь за город, где меня точно не найдут даже с облавой в пятьсот пар ног. Этому мешало одно: сохранялся большой шанс, что объявится Гагарин или что я получу ответ на один из моих срочных запросов – и тогда нужно будет действовать, не теряя ни секунды.

(Этого не случилось, но ведь могло случиться… и я должен был быть там, рядом… Я кручу так и этак, и получается, что поступил я правильно. Хотя и глупо. Вернее, нерасчётливо. Ну… ничего не поделаешь.)

Поэтому, пораскинув мозгами, я сделал самое простое: отдал себя под охрану шерифу. И он не мог возразить. Хотя очень хотел. Видимо, осквернять свою маленькую чистенькую тюрьму такими негодяями, как я, ему было стыдно.

Но мне, честно говоря, было плевать на его стыдливость.

Я получил две простыни, набитую шерстью подушку и шерстяное же одеяло. Дверь моей камеры не заперли, но велели по коридору не шастать – это тебе не отель и не постоялый двор.

– Кто там так храпит? – спросил я дежурного поца; стол его был как раз напротив моей двери.

– Да как кто? – хмыкнул он. – Твой клиент. Каждую ночь такой концерт… Ну, завтра уж отдохнём.

Да, подумал я, при любом исходе Игнат сюда вряд ли вернётся…

Мне надо было поспать хотя бы четыре часа. Иначе буду не человек. А мне завтра надлежит быть именно что человеком.

Наше правосудие напоминает схватку на ножах где-нибудь в тёмном переулке. Пятнадцать секунд – и ты или победитель, или покойник.

В порядке разнообразия мне приснился сон. Я уже говорил, что они мне почти никогда не снятся? Вот в порядке исключения… Сон оказался аллегорический и неприятный. Будто бы все мы были хрупкими фигурками из пепла или из застывшей пены, при этом живые, живущие и желающие жить. И тут к нам прибыла туристка-землючка, старуха, издали похожая на китаянку. Она была шумна и бесцеремонна. И когда ей кто-то сказал что-то не слишком почтительное, дерзкое, она стукнула его тростью – она ходила, опираясь на бамбуковую трость, и мальчишка – это был мальчишка – рассыпался в прах, просто перестал быть. Старухе это понравилось, и она стала рассыпать удары направо и налево. Мы погибали очень прикольно. Я пытался остановить её, объяснить ей, что так нельзя, что мы живые, такие же живые, как и она, мыслящие, одушевлённые. Она не слышала, не верила, не желала понять. Но она уже надышалась нашей пылью, нашим прахом, и её стали преследовать призраки нас, умерших. Она принялась сначала озираться, потом дрожать от страха. Потом – закричала. Когда призраки рассеивались, она спрашивала меня: ведь здесь же никого нет, мне всё мерещится? Я отвечал, что в каком-то смысле да, мерещится. Её приступы страха, её вопли становились всё сильнее, всё невыносимее, и наконец я сам не выдержал и заорал: «Сдохни!!!»