Бремя молчания - Хизер Гуденкауф

Калли громко заплакала и принялась вырываться.

— Оставь ее! — крикнула Антония сверху. — Ты ее пугаешь!

— Замолчи! Заткнись! — заорал Гриф на Калли, взбегая по лестнице и волоча ее за собой. У Калли дергалась шея.

— Гриф, оставь ее! Ты делаешь ей больно! — кричала Антония, протягивая к Калли руки, стремясь выхватить ее.

— Грязная шлюха! Снова с ним спуталась! А меня за дурака держишь, так, что ли? Я пашу на Аляске как проклятый, чтобы прокормить семью, а ты, пока меня нет, любезничаешь со своим прежним дружком!

Он вопил, брызжа слюной, капли слюны попадали на заплаканное личико Калли. Девочка выгнулась, стараясь вырваться.

Антония закричала:

— Гриф! Прекрати! Прекрати, прошу тебя!

Гриф добрался до площадки второго этажа, подскочил к Антонии и схватил ее за руку.

— Шлюха!

Истерические крики Калли почти заглушали вопли Грифа.

— Мама! Мамочка!!!

— Заткнись! Заткнись! — Гриф с силой отпихнул Калли. Девочка больно ударилась головой о деревянный пол и на короткое время затихла, не сводя с матери отчаянного, умоляющего взгляда. Та отталкивала Грифа и рвалась к дочери. Калли видела, отец крепко держит маму за руку. Тони дернулась и вдруг отскочила назад, как резиновый мячик. Она зашаталась на верхней ступеньке, и Гриф вначале как будто удержал ее, но потом… Калли и Гриф в ужасе смотрели, как Антония рухнула навзничь и покатилась по ступенькам вниз.

— Мама! — взвизгнула Калли. Гриф бросился к Антонии. Он опустился на колени рядом с ее скорчившимся телом. Она лежала на боку, обняв руками живот. Лицо кривилось от боли. Она молча плакала.

— Сесть можешь? Заткнись, Калли! — рявкнул Гриф. Калли продолжала плакать. Гриф помог Антонии сесть.

— Ребенок, ребенок… — всхлипывала она.

— Все будет хорошо, все будет хорошо, — забормотал Гриф. — Ну извини, прости меня… Калли, да заткнись ты, черт тебя дери! Идти сама можешь? Пойдем, приляг на диван. — Гриф осторожно помог Антонии встать и подвел к дивану, где уложил ее и накрыл шерстяным платком. — Полежи, отдохни. Все будет хорошо.

Калли никак не могла успокоиться, она ковыляла вниз по лестнице, громко, взахлеб рыдая. Антония лежала на спине, полузакрыв глаза. Услышав совсем рядом отчаянный плач дочери, она протянула к ней руку.

— Убирайся отсюда! — заревел Гриф. — Отойди, бога ради, и заткнись! — Дрожащими руками Гриф подхватил Калли на руки и отнес на кухню. — Сиди здесь и молчи! — Гриф мерил кухню шагами, рвал на себе волосы и время от времени дрожащей рукой вытирал губы.

Калли по-прежнему захлебывалась в плаче, плач перемежался икотой. Гриф склонился над девочкой и долго, наверное, целую минуту, что-то шептал ей на ухо. Часто-часто моргая, Калли внимательно слушала злобное шипение отца. Его шепот перемежался тихими стонами матери. Потом Гриф вскочил и выбежал через черный ход, снова напустив в дом холод.

Вечером, когда Бен вернулся с прогулки, они с Калли по очереди дежурили возле мамы. Антония лежала на диване и горько, отчаянно плакала. Наконец Бен позвонил Луису, а тот вызвал скорую. Медики приехали как раз вовремя, потому что у Тони начались роды. На свет появилась хорошенькая мертвая девочка, похожая на птичку, кожа у нее была такой же синеватой, как губы матери. Новорожденную так и не удалось оживить. Ее увезли, но Калли успела ласково погладить мертвую сестренку по рыжим волосикам.

Прошло много лет. Калли пряталась за трухлявыми деревьями и вспоминала слова, которые тогда шептал ей на ухо отец. Она запомнила их на всю жизнь.

Сзади послышался шорох. Отец? Не может быть. Лесничий Фелпс? Сердечко у Калли забилось часто-часто. Может, выйти к нему из своего убежища? Она напряженно думала. Показаться или нет? Если она выйдет, лесничий Фелпс непременно отведет ее домой, а она не сможет рассказать ему, что случилось. А если по дороге они встретят отца? Лесничий, конечно, передаст ее Грифу с рук на руки, и тогда конец. Нет. Надо остаться здесь и затаиться. Дорогу домой она знала, ей только нужно потерпеть и переждать, пока Гриф не уйдет. Скоро ему надоест ее искать, ведь ему хочется поехать на рыбалку с Роджером и выпить. На уровне ее глаз промелькнули оливковые форменные брюки лесничего Фелпса. Несмотря ни на что, Калли ужасно захотелось выскочить из своего импровизированного шалаша и схватить его за руку. Лесничий пропал так же быстро, как и появился. Он словно растворился в зарослях папоротника. Мягкая земля заглушала его шаги. Калли села, подтянула колени к подбородку и закрыла голову руками. Она решила: если она не может увидеть своего отца, то он, конечно, тоже не сможет увидеть ее.

Я останавливаюсь у дома и вижу на крыльце Фильду. Курчавые черные волосы кое-как зачесаны назад, очки криво сидят на носу. Фильда выжидательно смотрит на меня. Я качаю головой, и у нее вытягивается лицо.

— Что нам делать? — жалобно спрашивает она.

— Помощник шерифа велел обзвонить всех знакомых — пусть тоже поищут. Он попросил найти недавний снимок Петры, желательно крупный. Я отвезу снимки девочек в полицейский участок. Они распечатают листовки, и надо попросить знакомых расклеить их на видных местах.

Фильда тянется ко мне и обнимает меня за шею.

— Что же мы будем делать? — Она тихо плачет.

— Фильда, мы ее найдем. Мы обязательно найдем Петру и приведем ее домой. Обещаю. — Мы стоим на крыльце, и данное мною обещание тяжким бременем ложится нам обоим на плечи. Потом Фильда отходит от меня.

— Иди расклеивай листовки, — решительно говорит она. — А я обзвоню знакомых. Пройдусь по всей телефонной книге, от «А» до «Я». — Она целует меня на прощание, я сжимаю ей руку и закрываю дверь.

Я еду по улицам нашего городка и то и дело озираюсь по сторонам. Где Петра? Я пытаюсь заглядывать в окна домов и во дворы, тяну шею… Несколько раз я едва не съезжаю с дороги. Сам не знаю, как я добираюсь до полицейского участка. На ватных ногах вхожу. Говорю дежурному, кто я такой. Он смотрит на меня в упор, я не отвожу взгляда, стараясь понять, что он обо мне думает. Может, он меня подозревает? Жалеет? Не знаю.

— Мистер Грегори, листовки сейчас будут готовы, — говорит он и выходит.

Попав наконец в свой тихий кабинет в колледже Святого Килиана, я заново, минуту за минутой, переживаю сегодняшний страшный день. Никак не могу сосредоточиться. Передо мной на столе лежит груда листовок. С них на меня смотрит хорошенькое личико дочки. Присутствие Петры в комнате почти ощутимо. Петра любит сидеть за моим большим ореховым письменным столом. Здесь она играет в куклы. Кукол она притаскивает с собой в большой холщовой сумке, на которой написано ее имя. Проверяя студенческие работы, я невольно подслушиваю писклявые переговоры ее любимиц и улыбаюсь про себя. Петра любит слушать рассказы по истории нашего колледжа. Она ходит со мной по всем зданиям. Через витражные окна проникают разноцветные солнечные лучи. На витражах изображены католические святые и мученики. Петра часто останавливается у витража со святым Килианом, в честь которого назвали колледж, и любуется желто-оранжевыми, лазурными, медными и желто-зелеными стеклышками. На витраже представлено житие святого. В центре стоит сам Килиан — старец, облаченный в бурую хламиду. В руке он держит свиток. Рядом с ним изображен медведь, над головой святого вьется стайка черных дроздов. Я много раз рассказывал Петре про святого Килиана, но она не устает слушать про него снова и снова. Святой Килиан, он же Галл или Калло (его называют по-разному), родился в Ирландии в шестом веке нашей эры. Если верить легенде, отшельник Килиан жил в лесу. Как-то раз он приказал медведю принести хвороста для костра, и медведь повиновался. Я часто рассказываю Петре и другую легенду. Зигеберт, король Австразии, территории на северо-востоке современной Франции и на западе современной Германии, просил Килиана изгнать бесов из своей нареченной супруги. Килиан согласился, по его приказу демоны покинули страдалицу и вылетели из нее в виде стайки черных дроздов. Петра всегда вздрагивает от удовольствия, слушая эту историю, и крепко стискивает в кулаке кулончик в виде музыкальной ноты — цепочку с этим кулончиком она никогда не снимает.