Всегда кто-то платит - Маша Трауб

Я работала. Но из-за операции и последующих процедур мне пришлось уволиться. На работе меня ценили и оставили полставки. Я приезжала туда два раза в неделю. Работала «свежей головой», просматривая отчеты незамыленным взглядом. Мои коллеги приводили на работу детей, когда их не с кем было оставить. Ксения никогда не спрашивала, где я работаю, кем, как никогда не просилась на «мамину работу». Она бы сильно удивилась, если бы узнала, что я защитила кандидатскую и являюсь старшим научным сотрудником НИИ. Я убеждала себя в том, что все подростки – эгоцентричны, равнодушны даже к близким. Но эгоцентризм Ксении не был связан с подростковыми гормонами. Она всегда была такой. Мне даже иногда было ее жаль. Как она устроится в жизни, как найдет себе друзей, подруг? Как она выйдет замуж? Но что я могла ей сказать или посоветовать? У меня тоже не было подруг, не было близких друзей, и я тоже была не замужем.

У меня не было мужчин. Я хотела остаться матерью. Жить ради дочери. После операции я и думать забыла о личной жизни – кому нужна женщина без груди? Удивительно, но моя собственная дочь не заметила, что ее мать осталась без груди. Мы жили в одной квартире, но она ничего не замечала. Мне было больно, почти все время, но она этого не видела.

Я не говорила ей про операцию. Зачем? Что она могла мне ответить? Пожалеть? Нет, она не умела жалеть. Помочь? Она не могла мне помочь. Я не считала нужным требовать от нее больше, чем она могла мне дать. Заботу, сочувствие, нежность? Она не замечала моих слез, когда я плакала, как она могла заметить боль?

Но иногда мне становилось тошно. Ведь я все еще оставалась женщиной. Пусть безгрудой, но женщиной. Мне хотелось любви, заботы, счастья. Я не хотела оставаться одна. Еще я думала о том, что скоро умру, если болезнь вернется. Гадала: сколько мне осталось жить? Меня мучили не только боли, но и страхи. Если бы моя дочь была другой, я бы никогда не вышла замуж. Если бы она была мне близка, привязана к дому, приводила мальчиков, вышла бы замуж, родила ребенка. Тогда у меня была бы совсем другая жизнь. Я бы общалась с родственниками, нянчилась с внуками, мы бы обсуждали, как справлять праздники… Я была бы нужна. Я бы знала, что она не останется одна. Но Ксения не собиралась выходить замуж и рожать детей. Она вообще ничего не собиралась делать, что меня крайне удивляло. Ей было все равно. Она не волновалась на выпускных экзаменах в школе, я не знала, собирается ли она вообще куда-нибудь поступать. Я вообще не знала, что будет завтра, учитывая мой диагноз. Если бы не было операции, то и я бы была другой.

Я пила таблетки, проходила обследования. Иногда мне становилось так страшно, что я подолгу плакала, запершись в ванной. Иногда покупала себе вино, фрукты и включала музыку. Мне до смерти хотелось праздника. Если бы я знала, ради кого жить, я бы жила. Но у меня не было такого человека. Ради дочери жить было не нужно.

Помню, несколько лет меня шарашило из стороны в сторону. То я с головой уходила в стряпню, в бытовые заботы – делала дочери творог в марлечке, как в детстве. То пекла хлеб или торты, которые сама и ела, поскольку Ксения по-прежнему дома предпочитала питаться только яичницей. Я пробовала то, что приготовила, и мне было вкусно. Ксения воротила нос и просила проветрить кухню.

Потом я начала вышивать. Но быстро уставала. Я хотела сделать ремонт, но Ксения сказала, что ее все устраивает. Я не знала, какое занятие себе найти. Квасила капусту в тазу, которую потом ни Ксения, ни я не ели. Но мне хотелось попробовать себя в засолке. Я пыталась закрутить банки с малосольными огурцами и помидорами. Но банки, естественно, взорвались. Я пыталась вязать носки и шарфы, свитера с рисунком. Я связала свитер для любимого медведя Ксении – просто хотела потренироваться. Вывязывала узор, считала петли, но не хватило пряжи – рукав пришлось вязать другой ниткой. Когда я надевала на плюшевого медведя свитер, Ксения спокойно сказала, чтобы я немедленно прекратила. Она считала меня сумасшедшей и тогда лишь убедилась в своих подозрениях. Как я могла ей объяснить, что мне нужно что-то делать, чтобы не сойти с ума? Мне хотелось готовить, шить, вязать, клеить, строгать. Но на самом деле мне бы хватило малого – хотя бы с кем-нибудь поговорить.

Когда в моей жизни появился мой будущий муж, я уже ни на что не рассчитывала. Мы познакомились случайно – он меня подвез. Я стояла на остановке, было холодно, автобус ушел перед моим носом. Подняла руку «на удачу» и села в притормозивший автомобиль. Мне понравилось, как он водит машину, как говорит. Он был мужчиной. Простоват для меня. И сильно моложе. Я думала, что лет на пять, оказалось, что на девять. Мне было приятно его внимание, как женщине, не скрою. Я знала, что неплохо выгляжу для своих лет, но не думала, что смогу заинтересовать мужчину младше себя. Да, это было очень лестно. Я думала, что он сможет обо мне позаботиться. До истерики хотела, чтобы обо мне кто-нибудь уже позаботился. Это же нормальное желание – быть не одной! Что в этом такого? Анатолий меня слушал, сочувствовал, помогал, был, в конце концов, рядом. Разве этого недостаточно?

На Ксению я рассчитывать не могла. Но я также думала, что в случае моей смерти мой муж ее не оставит. Она не будет одна. К Анатолию, как-то я назвала его Толяшей – ему это очень понравилось, и он попросил его так называть, – я не испытывала особых чувств. Но он был добр ко мне, он терпел мою безгрудость, давал деньги на врачей и обследования. Он казался мне мужчиной. Надежным, верным, сильным. Простым и понятным. Полной противоположностью отцу Ксении. Да, женатым. Но я уже не могла родить, мне нечем было его привязать. Я ничего не могла ему дать. Так что то, что он решил остаться со мной, стало только его выбором.

Да, мне не с чем было сравнивать, я никогда не жила с мужчиной под одной крышей. Я не знала, как должно быть, как бывает. Но мне стало легче. Вдруг я поняла, что не одна. Больше не одна. И есть кому сходить в магазин. Есть человек, которому я не безразлична.

Когда Анатолий сделал мне предложение, я расплакалась. Это было так неожиданно и, не скрою, очень приятно. Да, я отдавала себе отчет в том, что мы были знакомы всего пару месяцев. Но разве так не бывает? Я согласилась. Толяша так радовался, он был так искренен… меня это очень подкупило. Но жена не давала ему развод. Тогда я решила, что пусть полгода, пусть год, но будут моими. Я буду с Толяшей столько, сколько суждено. Мне уже не нужна была свадьба. Я стала привыкать, что живу не одна. И все остальное не имело никакого значения. Никаких сильных чувств я к Анатолию по-прежнему не испытывала, но меня подкупали некоторые качества его характера и широкие жесты. Он оказался щедрым, позволял мне тратить деньги, не считая. Неожиданно я заметила, что Анатолий еще и романтик – он дарил мне цветы, приносил на свидание коробку конфет или торт. Ему нравилось, когда я встречаю его красивая, когда жду его. Он быстро разобрался с протечками, со сломанными дверцами шкафов, перегоревшей проводкой, из-за которой половина лампочек не светилась. В доме появился мужчина. Я это остро чувствовала, и мне это нравилось. Нравился его запах, его вещи в ванной и в комнате. Нравилось, как он с аппетитом ест мой омлет. Мне даже нравилось, что в доме теперь стоит постоянный гул телевизора – Толяша смотрел футбол. Тогда я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Как-то он принес три килограмма картошки и килограмм лука. Знаете, мне никто никогда не приносил картошку и лук.