Всегда кто-то платит - Маша Трауб

Тогда я и вправду стала плохой хозяйкой. Вместо того чтобы покупать мясо или картошку, я простаивала перед прилавком магазина «Посуда», рассматривала рюмки, наблюдала, как продавец карандашом бьет каждую по ободку, проверяя – нет ли трещин. Мне нравилось смотреть, как там ловко упаковывают чашки в бумагу – отдельно каждую чашечку. Как укладывают горкой тарелки. Дома я наслаждалась единоличным пиром – накрывала скатерть, доставала одну тарелку, наливала воду в хрустальный бокал и представляла себя в другом месте. И в какой-то момент нашла себе оправдание – я уйду от Толи и начну новую жизнь. В которой у меня все будет по-другому – красивая посуда, новое постельное белье, полотенца. Пока я так мечтала, время проходило незаметно. Я подскакивала, доставала старую кастрюлю, варила что-то вроде рагу с картошкой и бежала забирать Аню из садика. Толя возвращался и ковырял вилкой в рагу – я или забывала посолить, или плохо почистила овощи. Сковородка, на которой я жарила, была старой и если я готовила сырники, то подгоревший низ приходилось срезать, выковыривая внутренности.

Тогда я решила, что попрошу у Толи пылесос. Вот пусть орет, что хочет делает, а я скажу, что мне нужен пылесос. Толя молча дал денег. Я купила пылесос, но так и не могла им пользоваться. Он стоял в углу спальни. Я не боялась его испортить или засорить – мне он нравился новым. Поэтому по привычке подметала веником и чистила дорожку в прихожей руками, губкой. Толя, как оказалось, даже не заметил, что я купила пылесос. Он пришел подвыпивший и споткнулся.

– Это что? – спросил он.

– Ты же дал мне деньги, я купила, – ответила я.

– Ты дура или как? И что ты им пылесосишь? У нас же ковра нет. Сначала ковер купи, а потом пылесос.

Он швырнул мне деньги и завалился спать. Я решила, что куплю ковер, хотя мечтала о халате, шелковом, с вышитыми китайскими драконами. Очень мне нравился этот халат. В нем было все шикарно – и широкие рукава, и красные драконы по подолу, и тонкий пояс.

Чтобы Толя ничего не заподозрил, я покупала дешевый хрусталь и ставила в стенку за стекло – вазы, конфетницы. Вскоре я накупила столько, что пришлось ставить на верх стенки. Толя надо мной смеялся.

– Где ты, и где хрусталь? – говорил он. – Да ты, как свинья, привыкла жрать из корыта, вот и жри. Хоть в хрусталь себе положи, свиньей и останешься.

Я заплакала. Толе нравилось доводить меня до слез – он тут же начинал улыбаться.

Однажды я выставила на стол хрустальную фруктовую вазу с яблоками.

– Откуда ты эту гниль приперла, – морщился Толя.

Тогда я перестала использовать хрусталь. Мы ели из старых тарелок, и Толя успокоился и перестал издеваться надо мной. Я скупала посуду, но он об этом не знал.

Но в тот вечер все пошло не так. И моя счастливая жизнь в мечтах закончилась. Толя встал ночью, чтобы попить воды, и зацепился ногой за коробку, которую я плохо задвинула под кровать. Он упал, матерясь, и заметил остальные коробки.

– Это что? – спросил он.

– Посуда.

– Откуда?

– Купила.

Толя открывал коробки, одну за другой.

– Ты больная?

– Это не для меня, для Анечки. В приданое. – Я сказала первое, что пришло в голову.

– Какое приданое?

– На свадьбу. На будущее.

– Хорошо.

Я думала, он начнет на меня орать, но он успокоился.

– Можно я куплю кастрюли? – спросила я.

– Даже в новых кастрюлях твое варево нельзя будет есть, – ответил Толя.

Я научилась прятать. Слава богу, что он не полез на антресоли. Часть посуды я переставила в шкаф, где висела моя и Анина одежда. Часть поставила под Анину кровать.

Чтобы Толя не догадался, я постелила две ковровые дорожки встык друг к другу и купила ковер в комнату. Пылесос передвигала с места на место, чтобы он думал, что я им пользуюсь.

Не помню, что тогда произошло. Я была в магазине, а когда вернулась домой – у меня чуть сердце не остановилось. Толя достал все коробки, вытащил всю посуду. Он был пьян. Не знаю, что он подумал. Я боялась только одного – что он начнет бить тарелки. Он ударил меня. Один раз, потом еще. Я лежала на полу и прикрывала собой тарелки.

– Выставишь на стол, остальное унесу, – сказал он.

Я оставила дома несколько сервизов из тех, которые мне нравились, но не очень сильно. Все надеялась, что Толя забудет и не заберет остальные. Или я смогу их перепрятать. Но нет – он унес все.

Я плакала много дней. Аня сначала спрашивала, почему я плачу, а потом тоже привыкла. Кому я могла рассказать об этом? Кто бы меня понял? Толя лишил меня надежды на новую жизнь. Он догадался, что я хочу от него сбежать, жить без него, и отобрал у меня все, что я имела, все, чем дорожила. Мои тарелки в моей новой жизни. Скатерти, которые я мечтала постелить на другом столе и в другом доме. Занавески, которые требовали других окон. Он забрал даже постельное белье.

Оставалось только гадать – куда он все отнес? Своей очередной любовнице? Я пробралась в гараж и увидела коробки там. После этого мне стало спокойнее. Я знала, где лежит моя посуда.

Когда Толя попросил о разводе, я поставила одно условие – вернуть мне коробки. Он легко согласился и сделал дубликат ключей от гаража. В любой момент я могла их забрать.

Те тарелки и чашки, которые я оставила дома, перестали мне нравиться. Даже новая скатерть мне не нравилась. В новых кастрюлях не хотелось ничего готовить. Толя отнял у меня мои, только мои мечты.

Было ли мне больно, когда он ушел? Было. Очень. Я оказалась не готова. Столько лет мечтала об этом, но когда случилось – мне стало плохо. Женщина была старше нас с Толей. Почему он выбрал именно ее? Почему никто из его бывших любовниц так и не довел его до загса, а этой удалось? Да еще и так быстро. Что в ней такого было? Зачем она понадобилась Толе?

Отчего-то мне казалось, что хоть какая-то нить, пусть и условная, но связывает меня с дочерью. Мне хотелось надеяться на то, что, если я попрошу – она будет рядом. Но я ошибалась. Семьи так и не получилось. С появлением Толяши стало совсем плохо. Ксения ушла из дома. Я спрашивала, где она живет, на что живет, но она меня будто не слышала. У нее с детства замечалась эта удивительная особенность – в какой-то момент разговора она просто выключалась. Думала о своем, и ничего вокруг не замечала – будто в ее голове тумблер переключался на «выкл». Но я и предположить не могла, что Ксения вырастет жестокой. Равнодушной, да, но не жестокой. Когда с Толяшей случилась беда, мне ведь нужно было только с кем-то поделиться, поговорить. Даже пожаловаться. Мне жизненно необходим был близкий человек рядом. Но Ксении оказалось все равно. Толяша был для нее чужим человеком, но я-то не была чужой! И именно я просила о помощи. Не для него, для себя. Однако она ни разу ко мне не приехала, ни разу не позвонила и не спросила, как я себя чувствую. Она меня отрубила, отрезала, будто у нее никогда не было матери. Что мне оставалось? Я звонила Анне, у которой хватало своих забот, но она находила время поговорить со мной и успокоить. Она приезжала к нам и помогала – то суп сварит, то отца покормит. Я не знала, как ее благодарить. Да, беда коснулась ее родного отца, но я не ждала от нее такой заботы. Ждала от Ксении и не дождалась.