Ниже бездны, выше облаков - Елена Шолохова

Только страсти вроде поутихли, как из дальней комнаты, где мы заперли Самусевича, раздался оглушительный вопль. Открываем дверь – на кровати раскинулся Вадик, причём без чувств, без штанов и с окровавленной башкой. Рядом с ним сидит девчонка и ревёт. Мы и сами обомлели. Не успели опомниться, как в дверь, во входную, отчаянно заколотили. Доблестная полиция приехала на вызов – соседи подсуетились, мол, шумно чересчур. И завертелось… Нас всех упаковали и закрыли в «аквариум». Кроме Вадика, того – в больницу.

Примчался Грин. Рвал и метал и был страшнее любого полицейского. Вызвали родителей. Через час всех разобрали. Остался я один, потому что дал им телефон матери, а она могла вообще не ответить или же отправить по конкретному адресу. Но не бабкин же телефон было давать, она и так чуть что – сразу за капли. Тем более утром меня всё равно отпустили.

С преспокойной совестью я наплёл бабке, что заночевал у Костика, а поскольку такое случалось не раз, она поверила и успокоилась. Однако напрасно я думал, что всё обошлось. Грин допросил «участников» мероприятия. И в итоге виноват во всём оказался я – ведь это же я запер его паршивого сынка. Костя не в счёт – он не из нашей школы. Меня же затаскали по всяким учительским сходкам. Звали и мать поприсутствовать, класснуха даже лично домой к нам ездила – не в курсе была, что я к бабке перебрался. Мать, по своему обыкновению, её послала. Класснуха – хватило же ума – объявила это прямо на уроке. Подтекст я уловил прекрасно – ей хотелось, чтобы мне стало стыдно. Но стыд – это не про меня. Такое же лишнее, бесполезное чувство, как и страх. Допустим, лажанулся ты. Ну и зачем себя изводить? После драки кулаками, сами знаете… А наперёд – так и вовсе бессмысленно. Живи, не напрягайся, что было – то было, что будет – то будет. Головой только думай. Я вот все эти ненужные эмоции, которые мешают нормальному самочувствию, вообще вытравил. Приучил себя не реагировать, и так намного комфортнее, между прочим, живётся.

Короче, обманулась педагогиня в расчётах. Более того, пока она рассказывала, я представил себе весёленькую картинку – заплёванная лестница, облупленная дверь, мать, вся расхристанная, пьяная или с похмелья. Ей охота или пить, или спать. А тут пришла эта цаца – сомневаюсь, что мать её хотя бы вспомнила – и грузит всякой дребеденью, а то и нотации читает. Плюс, все недоброжелательные посылы в мою сторону мать без разбору воспринимает резко в штыки. Так что можно представить, какой бранью она разразилась и как вытянулось лицо у нашей чопорной класснухи.

И я засмеялся. Не назло, как потом возмущалась она. Мне действительно стало смешно.

Но до бабки они всё-таки добрались. Кто-то из одноклассников проболтался. Её вызвонили к педсовету – финальному аккорду всей этой эпопеи, и уже через полчаса она была тут как тут. Всё вышло ужасно. Во-первых, наплели ей чёрт знает что: двойки, прогулы, плохое поведение и бла-бла-бла. Но это ладно, можно сказать, не соврали, а преувеличили. Самое главное – переврали всё про ту злополучную вечеринку. Я-то ещё недоумевал, с чего такой сыр-бор, будто полшколы взорвал, причём умышленно. А оказалось, той девчонки, которую Вадик лапал, «в помине не было». Бедняга забрёл на огонек чисто случайно, а я злонамеренно споил его, удерживал силой и затем избил. Якобы намстил таким образом директору. И эту чушь подтвердили пять человек, в том числе Оля, Петюня и Ветрова. Кто не подтвердил, того, видимо, не пригласили на разборки. Как и учителей, с которыми у меня всё сложилось. Историка, физика, физрука и даже литераторши – их не было. Зато присутствовали: математичка, которую близко к школе подпускать нельзя, злобная англичанка – с ней я ещё с четвёртого класса в контрах, химик – тот вообще неадекват, ему в дурку прямая дорожка.

Во-вторых, бабка меня просто убивала своей реакцией. Она, по жизни невозмутимая, как рептилия, здесь каялась, плакала, извинялась, искательно заглядывала в поросячьи Гриновы глазки. От такого наглого вранья и бабкиного неспортивного поведения я позволил себе изменить привычке не включаться в происходящее. И выступил с речью – мол, на какую публику рассчитан весь этот цирк? Все прекрасно знают, что случилось, ну разве что кроме моей бабки. И не для них – для неё разложил ход событий, как оно на самом деле было. Ну и не удержался от личных комментариев в адрес Грина и его отпрыска. Поднялся дикий гвалт. Классная кудахтала. Химик – говорю же, неадекват – хохотнул, потом устремился к окну и распахнул обе створки. А на дворе, между прочим, декабрь, минус двадцать. Англичанка шипела. Математичка тоже что-то высказывала на пределе эмоций, но всех заглушал Грин, который так раскипятился, что брызгал слюной и стучал по столу белым кулачком. Спокойной в этом апофеозе педагогической драматургии осталась одна лишь бабуля, которая только и сделала, что изобразила фейспалм.

В общем, из школы меня погнали, и с треском. Не то чтобы исключили, но сумели убедить, что лучше забрать документы и перевестись в другое заведение.

Была мысль: может, и правда взорвать эту чёртову школу? Решил, ладно, пусть себе стоит. Зло я выместил на Петюне и ещё двух ботанах, которые подписались под тем враньём. Петюня сперва ныл:

– Димон, я не хотел. Честно. Меня Грин припёр. Выбора не было.

Тоже мне аргумент! Все так говорят, когда желают оправдать какую-нибудь гнусность. И я без малейших колебаний отметелил его в сливу.

– Ты – урод, – чуть позже орал Петюня, утирая кровь из разбитой сопатки. – Завтра же Грин всё узнает.

– И что он мне сделает? Второй раз выгонит из школы?

Оле и Ветровой мстить не стал. Курицы – что с них взять.

Вот и Костя сказал:

– Ты на них забей. Дуры они. Особенно эта, твоя одноклассница, которая к тебе липла. Оля – та хотя бы прикольная. Нет, правда, я бы с ней замутил.

Костя просто не знал, как она на него фыркнула. Хотя и знал бы, злиться бы на неё не стал – не такой он. Да и что толку? Их, это я уже о девчонках в целом, вообще не стоит принимать всерьёз. По крайней мере, пока не повзрослеют. Уж я-то знаю, о чём говорю.

Нет, с ними, вернее, с некоторыми из них, конечно, приятно иной раз время провести, оттянуться, расслабиться, но не более. Вообще, исходя из наблюдений и кое-какого личного опыта, я делю всех девчонок на две группы. Первая ещё может представлять интерес в известном смысле. Сюда я причисляю более-менее привлекательных внешне и при этом раскованных.

Вторая группа куда как обширнее. Расписывать её долго, но общее впечатление такое: бледно, занудно, тоскливо. С Костиной подачи мы их зовём «салатницами». Они, эти девочки из группы Б, даже бывают порой вполне симпатичны на мордашку, но от них несёт такой скукой, что смотреть не хочется. Их, фальшиво-правильных, что с макушкой потонули в собственных комплексах и в четырнадцать-пятнадцать лет продолжают жить (и даже думать!) по родительско-учительской указке, часто вообще не замечаешь, как всё серое и безликое. И такие скромняшки тоже, представьте, влюбляются. Они пишут записки без подписи, шлют эсэмэски с левых номеров, названивают и молчат. Вот чего им надо? Думаете, интригуют, чтобы потом внезапно удивить? Ни черта подобного. Так и будут доставать анонимно. А если вдруг их перекроет и они решат осчастливить тебя признанием, то… слов нет, какое это жалкое и смешное зрелище. И если с анонимами (или анонимками?) всё просто и понятно – они хоть и бесят, но умеренно, то эти отважные тихони загоняют тебя буквально в угол. Охота встряхнуть такую, чтобы вся дурь вышла, и послать куда подальше. А потому что зачем они это делают? Чего им надо от меня? И что они сами могут предложить? Максимум – унылый петтинг, что меня лет в тринадцать, может, и волновало, но не теперь. И вообще, если меня какая-то девчонка заинтересует, я сам к ней подойду. А раз не подхожу, то мне этого и не надо.