Расцвет империи. От битвы при Ватерлоо до Бриллиантового юбилея королевы Виктории - Питер Акройд

Когда-то любое организованное объединение рассматривали как клику заговорщиков, но теперь это слово приобрело более широкое значение. Закон об объединениях 1799 года, запрещающий создание профессиональных союзов, был принят на волне реакции на якобинскую угрозу того времени. Однако в 1820-х годах объединения возникли среди таких далеких друг от друга групп, как портные, корабельные мастера, пильщики и бондари. Они устанавливали размеры заработка, ограничивали число подмастерьев и отказывались работать с теми, кто не входил в объединение. Парламентский комитет обнаружил, что некоторые из этих групп неофициально существовали почти столетие, но только в 1820-х годах обрели название и самоопределились. Союзное общество новых хлопкопрядильщиков Стокпорта образовалось в 1824 году, в это же время другие «союзные общества» возникли в других профессиях. Их называли профессиональными союзами, поскольку они представляли тех, кто занимался той или иной исторически сложившейся профессией, однако они не имели никакого отношения к рабочему классу заводов и фабрик.

Одной из ведущих фигур зарождающегося союзного движения был Фрэнсис Плейс по прозвищу «Радикальный портной с Чаринг-Кросс». Он был одним из городских радикалов, имеющих такую же долгую историю, как и сам город: везде, где есть большие группы мужчин и женщин, неизбежно возникает общее недовольство и общие обиды. Он организовал забастовку производителей кожаных бриджей, которые в то время были неотъемлемой частью рабочего костюма, — попытка не увенчалась успехом, но это не помешало ему в дальнейшем создавать другие радикальные ассоциации. Его главной целью была отмена законов, запрещавших создание профессиональных союзов. С помощью соратников в парламенте в 1825 году удалось добиться принятия Закона об объединениях, определявшего права профессионального союза в крайне узком смысле, как собрания для переговоров, касающихся заработной платы и условий труда (все остальное могло быть истолковано как преступная деятельность). Закон позволял рабочим «вступать в любое объединение для получения аванса, либо установления размера заработка, либо для сокращения или изменения часов или продолжительности рабочего времени, либо для уменьшения количества работы». В газете Sheffield Mercury от 8 октября 1825 года сообщалось, что мастеровые королевства, объединившись в союз, готовы действовать в соответствии с этими узкими ограничениями. Закон был принят в период процветания, но, когда процветание сменилось кризисом и угасанием, новые профессиональные союзы оказались не в силах справиться с экономическим спадом.

Католическая ассоциация под руководством Дэниела О’Коннелла по-прежнему преуспевала в Ирландии. Римско-католическая церковь поддерживала ее и оплачивала из своих денег членские взносы, а сам О’Коннелл стал одним из героев либеральной реформы. Ирландия подходила на роль жертвы не меньше, чем Сицилия или Греция, и о «бедных ирландцах» вскоре привыкли говорить как о народе, а не как об отдельном классе. Георг IV ничуть не помогал делу. Он написал Роберту Пилю: «Король опасается распространения слухов о том, что он якобы благосклонно относится к католическим притязаниям… И он более не намерен мириться с тем, что вопрос католической эмансипации продолжают обсуждать в его кабинете». Разумеется, это письмо было показано многим, в том числе Веллингтону, который написал: «Если мы не можем избавиться от Католической ассоциации, нам остается надеяться на гражданскую войну в Ирландии».

Разговоры о гражданской войне шли всегда, но страсти особенно накалились, когда в 1825 году политик-реформатор сэр Фрэнсис Бердетт представил в парламенте Билль об эмансипации. В конце апреля 1825 года билль был одобрен палатой общин. Пиль и лорд Ливерпул пригрозили уйти в отставку, если законопроект преодолеет последние препятствия. Ливерпул заявил: «Я с особым неприятием отношусь к римской католической религии, поскольку она проникает во все уголки домашней жизни и насаждает систему тирании, не имеющую себе равных». Знакомый клич «Нет папистам!» снова разнесся по стране. Палата лордов отклонила законопроект, но всем было совершенно ясно, что ради естественной справедливости и сохранения мира в стране католикам в конце концов позволят добиться успеха.

Затем случился финансовый крах 1825 года — лопнул еще один пузырь алчности и самоуверенности. К середине 1826 года работавшие без передышки фабрики были вынуждены закрыться, работников перевели на сокращенный график работы. Казалось естественным и даже неизбежным, что несколько лет подряд экономика переживает подъем, а затем идет на спад. Никто до конца не понимал смысла этого урока. Экономические качели, как иногда называют это явление, были самым ярким символом этого финансового века. Жестокая паника длилась десять дней — на это время многие крупные организации закрыли двери, пережидая бурю.

Финансовый кризис совпал с католическим кризисом, одинаково ударившим по землевладельцам, фермерам, ремесленникам и социальным реформаторам. «Что касается министров, — замечал один член парламента, — они полностью доказали свою неспособность к управлению. Никогда еще в обществе не царило столь единодушное убеждение в несостоятельности министров, как в настоящий момент; никогда столь общим не было чувство, что все сословия уповают на их отстранение, видя в этом свою единственную надежду».

Положение существенно осложнялось хроническим дефицитом зерна в результате неурожая. Очень немногие люди имели землю в собственности, и нехватка зерна означала вполне реальное всеобщее бедствие. Многие предприятия и промыслы были вынуждены закрыться. Евангелисты опасались, что Господь в порыве праведного гнева занес над страной Свою руку. Эдвард Ирвинг начал свое провидческое служение двумя годами ранее, и теперь многие считали его порицания и пророчества абсолютной истиной. Неужели следовало ожидать второго пришествия? Разговоры об апокалипсисе, ниспосланном свыше наказании и грядущем гневе Господнем не утихали. В 1822 году Джон Мартин написал картину «Разрушение Помпеи и Геркуланума», в 1834 году был опубликован роман Эдуарда Булвер-Литтона «Последние дни Помпей».

Парламент вел себя более практично и приземленно. К большой досаде землевладельцев и фермеров, со складов было отпущено полмиллиона кварт бондового зерна. Каннинг объявил об этой мере глубоко недовольной палате общин. «Я никогда не видел, — заметил один наблюдатель, Томас Криви, — ничего подобного той ярости, в которую речь Каннинга привела землевладельцев-вигов и землевладельцев-тори, хотя тори все же бесновались намного сильнее». Этот шаг был воспринят ни много ни мало как уничтожение Хлебных законов. Многие полагали, что свободный рынок зерна будет иметь и другие пагубные последствия, поскольку наступление на землевладельцев и фермеров еще на шаг приближало общество к всеобщей реформе, способной «привести к свержению существующей социальной и политической системы нашей страны». Уничтожение Хлебных законов подрывало унаследованную систему. Однако, по мнению реформаторов, поддержка Хлебных законов навсегда уничтожила бы свободу. Эти громкие заявления высказывались обеими сторонами вполне серьезно и воспринимались так же серьезно. Некоторые даже называли дефицит зерна прямым следствием свободной торговли и принятых нововведений. У Каннинга был на это ответ. «Те, кто огульно противостоит всякому усовершенствованию по причине его новизны, — сказал он, — могут оказаться вынужденными в конце концов подчиниться нововведениям, которые нельзя назвать усовершенствованиями».