Мама, не читай! Исповедь "неблагодарной" дочери - Катерина Шпиллер

— Так надо! — твердила мама. — Бросить не позволю.

Музыкалку я тоже боялась, тем более, что дважды в год с самого первого класса там были экзамены. Каждый раз испытание, каждый раз потные ладони, больной живот, тошнота и рвота в туалете, чтоб не дай бог, никто не увидел.

Сладкие мечты: приезжаю на занятия, а музыкалка сгорела. Или умерла моя училка по игре на фортепиано, и пока мне не могут подобрать новую. Или... Однажды утром я не проснулась от будильника. Потому что умерла... Первый раз я удивилась этой мысли. А потом она стала приходить ко мне всё чаще, как очень привлекательная альтернатива этой серой жизни, в которой нет места и времени для гуляний с подружками, нет радости от общения со сверстниками, ибо всё и всегда напрочь перебито страхом: как и что будет с учёбой? Какие я получу отметки? Сумею ли ответить на уроке на «пятёрку», в крайнем случае, на «четвёрку». Потому что когда я получаю «четвёрки», мама всегда спрашивает:

— А почему же не «пять»?

И часто в такие моменты возникают «другие дети».

— Вот у Инны Николаевны дочка учится во французской школе и, между прочим, в музыкальной тоже. У нее одни «пятёрки» и там, и там.

— А дочь Льва Семёновича заняла первое место на олимпиаде по ботанике. Такая умничка!

— Ты плохо выучила, потому что вчера устала после музыкальной школы? Я не понимаю, а как ДРУГИЕ ДЕТИ справляются и с тем, и с этим? Ты какая-то особенная, что ли?

Мне стыдно, мне ужасно стыдно, чувство вины душит меня. И я опять понимаю, что маме не повезло с дочкой. Так, может, всем было бы лучше, чтоб меня не было?

Когда моя дочь пошла в школу, для меня было совершенно ясно, что я никогда, ни за что на свете не буду ругать её за плохие отметки. И это данное себе слово я держала крепко! Когда у дочки что-то не ладилось в учёбе, и я видела её огорчение или озабоченность, моими главными эмоциями были жалость и желание ей помочь, освободить от дискомфорта. Я сделала всё, чтобы она вообще не боялась уроков, учителей и оценок.

— Даже не думай бояться завтрашней контрольной! Подумаешь, «двойку» получишь! Нет, я тебя ругать не буду. Никто тебя ругать не будет. Так чего ты боишься? Сама не знаешь? Хорошо, давай договоримся так: если ты получишь «двойку», я покупаю торт, и мы это дело заедим. ОК? Чего хихикаешь-то? Не-е-ет, за «тройку» только шоколадку подарю, не больше...

Ни разу за 10 лет школы я не ругала её и даже особо не контролировала. Я боялась только одного: чтобы, не дай бог, у дочери не случилось никаких психозов или неврозов, чтобы её не тошнило по утрам и не мучила бессонница. Пожалуй, я перестаралась: в старших классах девочке стало до такой степени плевать на учёбу и отметки, что это перешло границы нормы. Но я всё же не жалею. Сейчас она уже совершенно взрослый и самостоятельный человек, который НЕ БОИТСЯ никого и ничего: ни ситуаций, ни людей, ни чиновников, ни начальников. И ещё она любит жизнь и умеет получать от неё удовольствие. А детство у неё, как мне кажется, было полноценным, потому и вырос человек без комплексов и страхов. Слава богу! Слава мне — любящей маме (это шутка)! Но я действительно очень и очень рада. Я старалась, и у меня получилось.

Тот же день

Ищу виноватого? Всё пытаюсь свалить на мать? А сама ведь уже давно большая девочка. Наверное, я в чём-то не права. Где же, в чём же МОЯ вина? Пытаюсь ответить на этот вопрос, но получаю лишь ошмётки ответов: да, я не очень-то умела строить отношения с людьми (прежде всего это касается работы), да, я была слишком амбициозна и обидчива... Но это всё не так было бы страшно, если бы у меня хватало сил на жизнь! А их-то у меня как раз и нет. К сорока годам все отпущенные на... шесть-семь десятков лет силёнки кончились. В этом Я виновата? Или... В какой момент жизни я пошла не по тому пути? Мне так кажется, что где-то в самом начале. Где были близкие-умные? Почему никто не вправил мне мозги и не подал руки? Опять валю на других? Ой, запуталась...

Болезненная любовь к дочери. Как болит за неё сердце, я её ОБОЖАЮ! Если бы я была миллионершей, я бы давала ей сколько угодно денег, давала бы ей всё, только бы она была счастлива. Хотя, по правде говоря, я не знаю, как сделать её счастливой. Какое же я ничтожество, если не могу даже дочери помочь в этой жизни ничем. Только любить её могу. А, может, это немало? Может, если б мать любила меня, у меня всё было бы тип-топ? Вопрос... А вдруг я тоже сейчас не вправляю дочке мозги и не подаю руки?

Вчера окончательно поняла, что уже не хочу больше искать работу «журналистскую, редакторскую». Что-то осточертело мне всё это. Да и писать, кажется, вряд ли смогу. И, наверно, даже не хочу. Противно: все эти пафосные редакции с гламурным идиотизмом, эти женско-генитально-прокладочно-климактерические страдания. От политики тошнит. А что ещё осталось? Только какая-нибудь узкая специализация, в которой я ни бельмеса. А в чём, собственно, я «бельмеса»? М-да, я никому не нужна как профессионал, уже понятно. Зато появилось утешение: ОНИ мне все тоже за фигом не нужны. Я всё больше склоняюсь к какой-нибудь административной работе в салоне красоты. Там нет пафоса и напыщенной рефлексии, там разговоры и проблемы проще, а с людьми легче и спокойнее. «Побазлать» о кино, о моде, фасоне платьев, цвете волос, о новом солярии, о проблемах отцов и детей и даже о целлюлите — и всё легко, так, между прочим. Нет, я не строю бриллиантовых иллюзий — где люди, там конфликты. Но нутро моё они бы не затронули — вот в чём принципиальная разница.

Телефон...

Так, про телефон позже. Пришел мой любимый, и опять я оказалась ничтожеством, не способным приготовить вкусный обед родному человеку. Как объяснить, чтобы было понятно: меня мутит от вида и запаха еды. Вот он готовит, а я борюсь с тошнотой. Когда же он разлюбит меня окончательно? Ведь еда для него — почти святое. А для меня ничто. Тем более с тех пор, когда аппетит улетучился туда же, куда, видимо, и червячок. В небытие.

Тело слабое, голова ватная. Какая, к черту, работа? И ещё: куда по-девался мой ребенок? Дома её нет, мобильник недоступен. Психую.

УР-Р-РА!!! Она объявилась в «он-лайн дневниках». Можно больше не звонить: она дома, значит, жива-здорова. Но почему не брала трубку? Ладно, её дело.

Итак, телефон. Сколько раз я тянулась к трубке, чтобы позвонить знакомым, поболтать, не быть хамкой, на месяцы пропадающей? Миллион. И каждый раз отказывалась от этой затеи: не могу говорить, не могу поддерживать беседу, нет сил и, честно говоря, желания. О своих проблемах рассказывать не хочу-не буду, чужие мне на фиг не нужны и не интересны. Значит, скоро всех друзей потеряю. Знаю, но ничего поделать с собой не в состоянии.

Сутки сползают к вечеру — легчает. И так каждый день.

Доча исчезла из «дневников». Ушла? Куда? С кем? Зачем? Ах, малышка, ты выросла, и я сама окунула тебя в самостоятельную жизнь. Иначе не получалось. Теперь терплю другую муку: НЕВЕДЕНИЕ.

...Легчать-то легчает, но всё равно погано. В смысле — физически. Иногда кажется — ну вот-вот чуть-чуть и помру, всё тело само с собой в раз-ладе, сердце сбивается с ритма, в голове шум, тошнота, сосуды скрючились, как ветки старого дерева, руки трясутся... Так нет же! Оказывается, человеческий организм — весьма стойкая штука. Все ещё живу, скриплю, думаю, вот нос даже чешется и кофе захотелось попить...