Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова - Е. Бурденков

Одновременно с учебой мы выполняли партийные поручения – распространяли листовки, разносили записки, книги и т. д. Помню операцию по разбрасыванию антирелигиозных прокламаций в пасхальную ночь 1906 года. Собрали нас в железнодорожной церкви прямо во время пасхальной службы. Каждому выдали листовки и определили район. Мне и Тимке Шаширину досталась Вокзальная улица. Во всех домах – предпраздничная суета, уборка, стряпня, никто не спит. Мы передавали листовки хозяевам либо бросали их в открытые окна, а иногда просто совали в дверную щель. Где и как удобнее, лишь бы они не завалились. Под конец не удержались и бросили листок в открытое окно полицейского участка, думая, что там никого нет. Полицейский, который там все-таки оказался, кинулся за нами. Но наши ноги были резвы, а пасхальная ночь, как известно, темна. В общем, от городового мы благополучно удрали. Об этом маленьком происшествии мы потом рассказали Алексакину, думая, что он нас похвалит. А он нам устроил взбучку, объяснил, что политика – дело серьезное, а не игра. Но лихачество было у нас в крови, и, пожалуй, оно впоследствии Шаширина и погубило. Но об этом после.

Вспоминается и маёвка в 1906 году. Партийный комитет решил отпраздновать Первое мая в лесу, за мужским монастырем. Я стоял в дозоре и речей не слыхал. Вдруг из-за монастыря на нас наскочила конная полиция и казаки. Маёвщики бросились к реке Белой, но многих догнали, избили нагайками и арестовали. Я тоже получил пару ударов нагайкой. Не знаю, почему эту маёвку не охраняла боевая организация, которая к тому времени уже была, большая и хорошо вооруженная. Летом того же года, когда я уже стал боевиком, мы массовки в лесу охраняли.

В июне 1906 года со мной случилась неприятность – меня уволили с завода. Началось с того, что к нам поступил кузнецом только что пришедший из армии мастеровой. Я с ним работал молотобойцем и из разговоров понял, что он ярый черносотенец. Служил он в артиллерии, где всегда было много революционно настроенных рабочих, а он оказался каким-то выродком. Как я уже говорил, нелегальную библиотеку я хранил в кузнице. Поняв, что за птица кузнец, наиболее ценные книги я унес домой и, как впоследствии выяснилось, тем самым сохранил и саму библиотеку. Как-то в мое отсутствие черт понес кузнеца за меха, и, обнаружив там мой ящик, а в нем книги, он сдал их в администрацию. Подозрение пало на меня, и меня тут же рассчитали. Я попытался обжаловать увольнение, ходил к генералу, управляющему акцизными сборами. Но он, переговорив по телефону с директором завода, мне отказал. Так, проработав в мастерских ровно два года, на время я стал безработным.

В 1906 году революционное движение держалось еще высоко. Каждое воскресенье в Уфе и в окрестных лесах проходили массовки, собрания, беседы. Я с братом и Новоселовым часто ходил на эти собрания – в лес за станцией Воронки или за Белую. В середине июня 1906 года на лесной полянке близ Воронков меня и приняли в партию большевиков. Заявления я не писал, просто за меня поручились Кокорев и Новоселов. Было мне тогда 16 с половиной лет. По Уставу в партию можно было вступить в 18 лет; мне прибавили год, и я был принят.

Оба моих поручителя входили в уфимскую боевую организацию, и по их рекомендации вскоре туда же приняли и меня. Ее руководителем по военно-боевой работе был Эразм Кадомцев, бывший офицер, член партии с 1901 года. Начальником дружины состоял его брат Иван, а на Симском и Миньярском заводах – брат Михаил, которого, как бывшего кадета, мы между собой называли «без пяти минут офицер».

Сегодня, почти полвека спустя, когда я пишу эти строки, мне хочется крикнуть: «Шапки долой!». Я говорю о людях, отдавших жизнь за Родину и счастье ее будущих поколений: о Якутове, Шаширине, Мясникове, Алексакине, Зенцове[24], Ермолаеве[25], о Дьяконове, Кадомцевых Михаиле и Иване и других боевиках знаменитой уфимской боевой организации нашей партии большевиков. Они понимали, что не доживут до социализма, знали, что обречены погибнуть на каторге, в ссылке, на эшафоте, в тюрьме, но, тем не менее, шли в революцию! Это были настоящие герои-смертники. Кто объяснит их подвижничество?

Прежде, чем стать боевиком, я прошел курс изучения огнестрельного оружия и военного дела. Нас учили разбирать и собирать трехлинейную винтовку, обращению с маузером, наганом, парабеллумом, Смит и Вессоном, со взрывчатыми веществами – динамитом, пироксилином, гремучей ртутью. Изучали мы и уставы царской армии – полевой, боевой, гарнизонной и внутренней службы, а также тактику уличного боя, историю бурской войны, Парижской коммуны, московского вооруженного восстания. Преподавали нам основы стрелкового, саперного, санитарного дела и военной разведки. Отдельно с нами занимались по политграмоте – Эразм Кадомцев преподавал политэкономию, муж и жена Черепановы знакомили с сочинениями Ленина. Но главным оставалась боевая учеба. Мы отправлялись вниз по течению Белой, потом на дрожках перевозили лодки на реку Уфимку Высаживались в глухих местах и стреляли, бросали самодельные бомбы, тренировались физически, проверяли оружие. Не случайно, что в 1917–1918 годах на ответственные военные посты в Уфе назначали именно бывших боевиков, а не «политиков» вроде Коковихина[26] или Брюханова[27].