Четвертая стена. - Ренат Аймалетдинов

родинку под левым глазом. Судя по одежде и прочему, фото было сделано летом где-то на природе. «Красивая… Похоже, бывшая нашего недотроги, которая, скорее всего, разбила ему сердце, и тот теперь вынужден жить в такой квартирке в компании с незнакомым мужчиной, как какой-то гей», — думал Алекс, рассматривая фотографию. В этот момент мимо проходил Джерри, и он обратил внимание на то, что делал Алекс.

— Кто эта красотка рядом с тобой? — улыбнувшись, спросил Алекс без всякой задней мысли.

— Неважно! Где ты это нашел? Рылся в шкафу — решил открыть шкатулку, да? — нервничая, говорил Джерри, словно он злился и чего-то боялся одновременно.

— Лол, нет! Ты же попросил меня протереть полку. Он сам свалился. Да, это не шкатулка. Это, скорее сундук или вроде того…

— Мне плевать, как это называется! Взял бы, поднял и положил на место. Так сложно? — резко ответил он и сам сделал все перечисленное. «Не знаю, что у него с этой девушкой, но он нехило завелся», — подумал Алекс, закрыл шкаф и продолжил уборку.

Как я сказал ранее, прошло четыре дня. Наступила среда. На термометре +22 градуса, а на календаре 29 апреля — международный день танца. Праздник был инициирован Международным советом танца ЮНЕСКО в 1982 году. В этот день чествуются все направления танца. Тем не менее, наши герои об этом не догадывались. И даже если бы знали, то эта информация им ничего не дала. Алекс внезапно настоял на прогулке во дворе. Все это время Джерри, по его словам, выгуливал его. Их похождения были короткими; в пределах района. И лишь два раза они воспользовались автобусом.

Кстати, тогда произошла обыденная, но весьма любопытная ситуация, которая наглядно показывала различия в характере молодых людей. Прежде, чем транспорт был переполнен, они успели занять сидячие места, но когда на горизонте появилась старушка, Джерри мигом уступил ей сидение. Что нельзя было сказать об Алексе. За все время поездки он и не думал вставать, хотя вокруг него терлась группировка пенсионеров. Выйдя на своей остановке, Джерри спросил Алекса: «Почему ты не уступил место тому старику? Тебе было сложно?», на что получил ответ: «А толку? Я услышал, что он выходит на следующей. Если я уступил место, была гарантия, что он не сядет, а я лишь бы «засорил» узкий проход, попал в толкучку, и, гарантированно, нашелся бы кретин, который испачкал мою новую курточку своими перебирающими толпу людей грязными руками. Не веришь? Так посмотри на свое плечо; кто-то уже оставил черное пятнышко на тебе. Свиньи! Я лучше прослыву аморальным, и не буду это отрицать, чем прогнусь под этот мусор, который может лишь кудахтать, какое плохое общество, не замечая бревно в своем глазу».

На обратном пути в автобусе им встретилась компания «зайцев», которую успели отловить контролеры. В то время как Джерри отвернулся, стараясь не обращать на них внимания, Алекс то и дело ухмылялся, словно ловил кайф с этой сценки. А когда наши герои вышли с транспорта, один из контролеров проследовал за ними и, уже на улице, сказал предъявить билет. Джерри показал свой проездной, а Алекс, в ответ, лишь усмехнулся и сказал: «Еще чего! Это вне твоей юрисдикции. Не корчи из себя мента, трамвайник». Он был весьма категоричен. В плане общественных отношений, Алекс, казалось, был настроен, если можно так сказать, радикально. Не считался с другими, но при этом и для себя не делал исключений. Гибрид строгости и цинизма. Хотя, большинство просто бы назвало его неласковым словом на букву «М».

Но я отвлекся от темы: теперь Алекс хотел, чтобы Джерри стал для него гидом — показал район со всей инфраструктурой и достопримечательностями. Но начать стоило со двора и улицы Новинки. Джерри был не против, тем более он давно не шатался по улице без дела. За окном было тепло; на смену курткам пришли рубашки поло и футболки, несмотря на густую облачность. Выйдя из квартиры, молодые люди пошли во двор. Однако ничего интересного там, по словам Алекса, не было. И он оказался прав — это был самый обычный двор, рассчитанный на частную парковку и небольшую площадку для детских игр.

— У тебя на районе есть какие-нибудь «особенные» места? — спросил Алекс.

— Ты про бордели?

— Звучит заманчиво, но нет. Я про другое. Хотя, будь ты женщиной, я бы ответил что-то вроде: «Фу, нет! Ты за кого меня держишь? Я не поддерживаю проституцию и, соответственно, угнетение женщин!» — резко, но с улыбкой, закончил Алекс. И после этих слов стало ясно, что тот не всегда и не со всеми может быть искренним. Видимо, в присутствии женщин ему необходимо было показаться сторонником феминизма. Возможно, подобной риторикой он рассчитывал расположить их к себе, зарекомендовав себя как рьяного борца за права женщин.

— О'кей, я буду знать… Зачем-то… Так, какие места тебя интересуют?

— Меня интересует то, что исконно известно лишь коренным жителям.

— Ты о чем? — спросил Джерри, не понимая, что его собеседник хотел сказать.

— Я говорю о городских легендах. Ну, знаешь, у каждого небольшого городка есть своя история, своя тайна. А если мы говорим о таких мегаполисах, как Москва, то у каждого района есть своя легенда. И, как привило, не одна. Ты что-нибудь знаешь?

— Я всего лишь три года живу тут, вряд ли я чем-то могу помочь.

— Да ты шутишь? Даже за год можно узнать что-то совершенно необычное! Вот, смотри, — сказал Алекс, направив палец на стену трансформаторной будки. На ней было нарисовано граффити — самое обычное, похожее на подпись художника.

— Ну и? — спросил Джерри.

— Для тебя это обычное граффити, так? А ты не думал о том, что с ним может быть связана какая-то история? Ну, знаешь, я приведу пример. Раньше я жил в районе Таганки. И в мое время там был один художник, который оставлял свою подпись в виде простенького изображения девушки с прической «афро» в совершенно не подходящих для этого местах: стены институтов, жилые дома, такие же будки, гаражи и всякое такое. Само собой разумеется, его граффити постоянно закрашивали. Но спустя время идентичная подпись появлялась в том же месте. Настойчивость? Нет, не думаю. У меня на районе ходила такая легенда, что, якобы, никакого художника нет. Он мертв. Действительно, никто не знал, чьих это рук было дело. А эти рисунки — проявление его загробной воли. Поэтому они и возрождались снова и снова в одном и