За тридевять земель - Екатерина Мекачима

– Да неужели ты сама не справишься? – удивилась Мирослава. – Вон, когда вечерами тайно на гулянья ходишь – не боишься ведь!

– Ох, не справлюсь, – лукаво улыбнулась Забава. – Вся Лесная на Красну-Весну соберётся! И Вель там будет солнце звать… – Забава опустила взгляд.

Мирослава рассмеялась и хитро взглянула на заалевшую сестру.

– Ах, теперь понятно, почему не справишься! Никак Вель твоему сердцу мил?

– Кажется, мил, – тихонько сказала Забава и кротко спросила: – Ну что, идёшь со мной? – С просьбой посмотрела на Мирославу.

– Ну как же я тебя в такой беде оставлю, – улыбнулась Мирослава. – Коли ты меня ради себя просишь – пойду звать весну!

Деревня Еловая располагалась недалеко от Северной Тайги в Половодском княжестве, которое теперь соседствовало с княжеством Волыньским. До озёр Половодья деревенским было далеко, только маленькая речушка вытекала из тайги недалеко от Серебряной Горы – невысокого холма, названного так из-за цветов белой ветреницы, которые во время цветения усыпали холм так, что он казался серебряным. Саму речушку величали Таёжной, но воду брать из неё не решались – ходила молва, будто начало речка в Чёрном Озере брала и вода её Словом Чёрного Волхва поражена.

Весну люди начинали звать с первого дня месяца брежена[9]. Если в начале весны песни пели тихо, то с наступлением тепла веснянки – песенки-заклички – становились веселее и радостнее. Сварогины звали не только Ярилу и Яру, но и птиц, которые должны были прилететь из тёплых краев и помочь силам весны принести тепло. В день весеннего равноденствия провожали Зиму, сжигая её чучело. А на праздник Красной Весны, что проводили двадцать пятого дивена[10], молодые люди водили хороводы, пели песни, дабы тепло, уже пришедшее, более не покидало Северные земли.

Когда Мирослава и Забава, обе нарядные, вышли из дому, солнце почти село, и по всей деревне молодые люди грели весну: разжигали огни, водили хороводы и прыгали через костры. Под весёлые переливы кугикл дети подбрасывали испечённых птичек в воздух, зовя их живых собратьев из тёплых краев. Радость разливалась по Еловой вместе с песнями птиц и сладким ароматом весны, который витал в воздухе.

– Какая красота, ты смотри! – улыбалась Забава, когда сёстры вышли за ворота своего дома. – А ты в избе сидеть хотела!

– Хотела, – согласилась Мирослава, взяв коробок с печеньем в другую руку. – Если бы не твои дела сердечные – точно бы осталась.

– Не говори об этом громко! – вспыхнула Забава и приложила палец к губам.

– О чём не говорить громко? – раздался позади веселый девичий голос, и сёстры обернулись: со стороны улицы к ним шла Марфа – весёлая девушка из соседнего дома.

– О том, что я на праздник идти не хотела, – нашлась Мирослава, и Забава облегчённо вздохнула.

– Почему не хотела? – удивилась Марфа.

– Не люблю я громкие праздники, – пожала плечами Мирослава.

– Любишь не любишь, а весну звать надо! – уверенно ответила Марфа, и девушки пошли по шумной праздничной улице. – Вон, красавица-то какая! Волосы вьющиеся да золотые, а глаза – синие, как небо. Хороводницей сделаем!

– Не надо хороводницей, – нахмурилась Мирослава. – Пусть в этом году Забава Ярилу и Яру зовёт! Она краше меня будет: русая коса, зелёные глаза!

– Надо-надо, – согласилась с Марьей Забава, которая очень хотела, чтобы сестра с ней гуляла. Ведь нелюдимость Мирославы порой и на неё саму тень бросала – молодежь частенько спрашивала Забаву, почему её сестра будто не из мира и не досталось ли самой Забаве того же характера. – Вот придёт по твоему, Мирослава, зову весна, каждый праздник петь будешь!

Подружки рассмеялись. Мирослава открыла коробок, достала испечённых птичек, и девушки, подбросив фигурки, хором спели веснянку.

– Ай-ай, а птички недалеко улетели! – Крепкий юноша с чёрными как смоль волосами, в белой, перевязанной красным поясом рубахе, что была видна из-под распахнутой свиты, подошёл к подругам. Храбрость покинула Забаву: она сделала легкий шажок назад, увидев Веля.

– Далеко, ты просто не заметил, – уверенно ответила Марфа.

– Не далече того камешка, – хмыкнул Вель и лукаво посмотрел на Мирославу, которая держала коробок. – Жаль, птичек только девушки и дети отпускают.

– Если бы птичек отпускали хлопцы, это было бы похоже на состязание в метании камней, – фыркнула Марфа и, взяв у Мирославы птичку, положила печенье в рот.

Вель рассмеялся и, вновь посмотрев на Мирославу, предложил:

– Идёмте с нами праздновать? Моя сестра тоже птиц напекла.

– Идём! – радостно согласилась Марфа.

Вель повёл девушек в сторону молодых людей, которые собрались у поленницы[11] на другой стороне улицы. Последние лучи заходящего солнца золотили призрачные верхушки берёз, крыши деревенских домов, теряясь в сизых вечерних тенях. Празднующие смеялись и пели песни, но лёгкий весенний ветерок был по-зимнему свеж. Мирослава невольно нахмурилась: будто бы Матушка-Природа весне была не рада.

– Моя сестра, Святослава, – представил Вель черноволосую девушку Забаве, Марфе и Мирославе, когда подруги подошли к собравшимся у поленницы, – Лад, – Вель указал на кучерявого юношу, и тот легонько поклонился. Вместе с Ладом пришли на праздник рыжеволосая Лучезара с младшим братом Богданом, таким же рыжим, как и сестра, и высокий статный Всеволод, который, как показалось Мирославе, был старше всех.

– Пойдёмте на деревенскую площадь, – предложила Святослава, протягивая подошедшим девушкам коробок со своими птичками. Подруги вежливо взяли печенье и угостили своим. – В этом году, говорят, двенадцать золотых костров разведут, вокруг центрального, с небесным пламенем!

– Диво-то какое будет! – обрадовалась Марфа и, осмотрев себя, обеспокоенно сказала: – Главное, юбку маменькиного сарафана не опалить. А то ведь ругать будет, храни меня Сварог!

– Главное самой не опалиться, – заметила Лучезара, и Лад кивнул.

– Да разве когда опаливались? – удивилась Марфа, и молодые люди пошли по улице.

– Опаливались, – ответил Всеволод. – Ты забыла, как в том году пламя взметнулось, когда Марья прыгала? От де́вицы только черевички остались.

– Тоже мне басни травишь! – покачал головой Лад. – Не было такого. Марья сама в огонь шагнула – ум её давно у Сварога был!

– Да, Марья странная была, всё о русалках да о леших толковала, – согласилась Лучезара. – Но где это видано, чтобы сам человек в огонь ступал? Прав Всеволод – пламя разбушевалось да спалило её.