Дело глазника - Георгий Персиков

пальцы: – Стекло для мозаик, мрамор для фонтана, глина белая для лепных украшений, краска, дерево… Художники-то сюда все принесли, чтобы…

– Материалы после убийства проверяли? Все на месте? – резко спросил Муромцев.

– Проверили, так точно. Все на месте, даже холстина не тронута, которой накрывали. Я предложил сургучом все опечатать. Ящики, там, бочки с краской.

– Отличная работа, пристав, – похвалил Роман Мирославович и улыбнулся. Как помнилось отцу Глебу, впервые с момента, как они снова встретились. – Оцепление с площади не снимать. Тело отвезите в морг. И пусть там приготовят тела остальных убитых таким же образом. Сколько их?

– Шестеро, – внезапно перехватил инициативу губернатор.

Сыщик с некоторым удивлением посмотрел на Петра Саввича – у того с лица полностью пропало все благолепие, растроганность и мягкость. На месте преступления стоял холодный, собранный военный, для которого сложные ситуации были далеко не в новинку.

– Крючник Пантелей Сизов, – продолжал между тем Латецкий, – гимназистка Екатерина Белокоптцева, домохозяйка Ганна Нечитайло, желтобилетница Вера Никонова, ее любовник беглый каторжник Иван Непомнящий и Ермолай Дулин – местный околоточный. Ничего их не объединяет: знакомы не были, проживали в разных частях города, связей обнаружить не удалось.

– Благодарю, Петр Саввич, – с уважением склонил голову Муромцев. – Значит, нам придется выяснить, что все-таки у этих шестерых общего. Во всяком случае, для убийцы.

Глава 7

Городской морг Энска располагался в полуподвальном помещении на цокольном этаже полицейского отделения, соседствующего с пожарным корпусом. В помещениях у морга, судя по всему, недостатка не было никакого. Идя по тускловато освещенному коридору, Муромцев обратил внимание, что некоторые из дверей явно давно не открывались, а за половиной поворотов было наставлено всякое оборудование, которым если и пользовались, то крайне редко.

И хотя вокруг было относительно чисто, сыщика не покидало ощущение, что управляется это место без особого рвения. Скорее, по необходимости и «так положено», чем из каких-то иных побуждений. В общем, на то, что здесь можно будет получить какую-то неожиданную информацию, рассчитывать не стоило. Хорошо уже будет, если местные эскулапы окажутся хоть мало-мальски полезными.

– Сюда, пожалуйте-с, – произнес встретивший Романа Мирославовича сотрудник морга и распахнул перед ним дверь с надписью: «Прозекторская».

Из помещения пахнуло холодом, подвальной сыростью и формалином. Вдоль стен стояли каталки с телами, накрытыми тканью. У дальней стены, под высоко расположенным окном топтался на месте невысокий пожилой мужчина в белом халате. Монокль в его правом глазу нетерпеливо поблескивал. Постоянно поправляя тканевую маску на лице, мужчина рассматривал тело на каталке и делал какие-то пометки на листе бумаги, прикрепленном к деревянному планшету.

Когда скрипнула открывающаяся дверь, он выпрямился и с неудовольствием воззрился на вновь прибывших.

– Старший агент сыскной полиции Муромцев Роман Мирославович, – представил посетителя сопровождающий. И, повернувшись уже к гостю, указал сдержанным жестом на пожилого человека в халате: – Наш патологоанатом, Акулов Николай Лукич.

– Старший, батенька, – раздраженно поправил младшего коллегу старик. – Старший патологоанатом.

– Кхм… Да, простите, Николай Лукич. Старший патологоанатом.

– Благодарствую. Идите. Идите, голубчик. Думаю, столичному гостю не до церемоний и расшаркиваний.

Сотрудник морга чуть поджал губы, поклонился и быстро вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Возможно, даже с большим тщанием, чем того требовала ситуация. Атмосфера в морге царила не совсем благостная, отметил про себя Муромцев и, повернувшись к Акулову, со всей возможной доброжелательностью поинтересовался:

– Итак, Николай Лукич, чем порадуете?

Роман Мирославович неоднократно сталкивался с подобными индивидами и отлично знал этот тип людей с болезненным чувством собственной важности. Обычно они были уверены, что все окружающие недооценивают их, не отдают должного их бесспорным заслугам и вообще со всех сторон пытаются подсидеть, принизить и обесценить их таланты и усилия. При всем том утруждаться подобные специалисты стараются по минимуму и почти никогда не горят никаким делом, чем бы ни занимались. Муромцеву вообще иногда казалось, что даже получать профильное образование эти «недооцененные гении» идут исключительно для того, чтобы произвести впечатление на окружающих и оправдать свои претензии.

Однако конфликтовать с ними было крайне небезопасно. И не потому, что такой человек мог как-то особенно крупно навредить (хотя по мелочи подложить свинью, безусловно, мог – начальству нажаловаться, например, или распустить очерняющий слушок). Самая большая проблема в общении с такими субчиками была в том, что если они на вас обижались, то добиться сотрудничества и получить необходимую информацию становилось чудовищно трудно, почти невозможно. И тогда приходилось, в свою очередь, жаловаться начальству, прикладывать массу сил, тратить время, пока «гений» не получал по шапке от вышестоящих инстанций и только после этого наконец-то до определенной степени «приходил в себя».

В общем, заводиться со всем этим и воевать с Акуловым Роман Мирославович не имел совершенно никакого желания, а потому попытался быть предельно вежливым и внимательным, чтобы у Николая Лукича даже подозрения не закралось, что он, столичный сыщик, им не впечатлен и не восхищается, аки пылкая гимназистка.

Старший патологоанатом с подозрением покосился на него, но все-таки, сверкнув моноклем, стал просматривать свои записи:

– Та-ак-с… У покойного отсечена голова. Разрез…

– Прошу прощения, Николай Лукич, – с крайней степенью вежливости перебил сыщик, – я хотел бы сначала осмотреть тела предыдущих жертв преступления.

– А-а, так бы сразу и сказали. А то полицмейстеры привезли этого, – Акулов ткнул карандашом в сторону тела околоточного, – бросили, велев только определить его к другим пяти кадаврам, кои по этому делу проходят… Кстати, если хотите знать мое мнение, то далеко не факт, что все эти трупы – дело рук одного душегуба.

– Отчего же? – удивился Муромцев. – Все убиты одним способом, у всех отсечена голова, травма от удара, удалены глаза…

– А потому, что нет ничего общего между ними. Вообще ничего, кроме этого самого жуткого способа. Вот, к примеру, в Лондоне убивец был… как бишь его?..

– Джек-потрошитель.

– Да, верно!.. Мерзостное какое прозвище… Так вот. Он одних падших женщин истреблял. И я считаю, что на такие действия пойдут только люди, скорбные душевно. А у таких недугов всегда есть какая-то своя внутренняя логика, которая побуждает их действовать определенным образом, выбирать только специфические объекты… Тут, конечно, налицо определенные закономерности – с этими головами и глазами. Но и только. А что, если кого-то из них убил душевнобольной человек? А кого-то – кто-нибудь другой? Какой-то подражатель, к примеру, а? Не задумывались?

Акулов ткнул в сторону сыщика пальцем, будто подчеркивая, что подловил того на недальновидности и узости взгляда. Идея его, конечно, не была лишена смысла, однако Муромцеву было что возразить:

– Очень хорошее наблюдение, Николай Лукич. Я бы даже сказал, отличное.

Акулов приосанился и закивал с видом снисходительного триумфатора.

– Однако, – продолжал Роман Мирославович, понемногу