Ночная княгиня - Елена Богатырева

Дом князя казался неприступным только для новичка. Глупые собаки, чуявшие зайца за версту, проглатывали куски мяса, которые он бросал через забор, не успевая уловить чужеродный запах мышьяка. Мужиковатая баба, которой кривой цербер доверил охранять мальчика, была полной идиоткой, сомлела сразу же от его грубой ласки и чуть ли не в ту же ночь распахнула для него окно.

Он не хотел ее убивать. К чему лишний грех на душу? Только она, дура, не захотела выпить его снотворных пилюль и вдруг сделалась подозрительной, когда он спросил, кто там, в соседней комнатушке. Еще минута и — кто знает? — не заголосила бы эта идиотка на весь дом. Она, поди, и воздух набрала в легкие… Шелковый шнур, не одну душу отправивший на тот свет в Литовском королевстве, пришелся весьма кстати.

Но вот тут-то случилось то, чего он вовсе не ожидал. В двери, что вела в комнату мальчика, что-то щелкнуло, и когда он попытался отворить ее, она не поддалась. Закрылся, испугался. Сломать дверь бесшумно вряд ли бы удалось. Он присел на корточки и принялся тихо, шепотом уговаривать: «Открой, сынок. Я твой отец. Я настоящий твой отец. Неужели ты думаешь, что этот кривой урод? Нет же, я! Я так долго искал тебя. Открой мне, сынок. Посмотри на меня. Уйдем со мной. Я отведу тебя к маме…»

Сашка столько раз просыпался потом в холодном поту, слыша во сне этот вкрадчивый голос: «Я так долго искал тебя. Открой, сынок. Посмотри на меня…» Во сне он каждый раз подходил к запертой двери, открывал ее и просыпался от ужаса в слезах…

Следствие на основании свидетельств домочадцев пришло к выводу, что лихой человек взобрался в окно и удавил девицу Марфу Каравай тридцати двух лет от роду. Поговаривали о бежавшем каторжнике, о бунтарях, коих теперь развелось везде, что мух, о нечистой силе.

Арсений снова пришел к Николаю просить об отъезде. Он собирался говорить резко, но князь встретил его на редкость благодушно и тут же согласился на отъезд, поставив, однако, и свои условия…

Налимов старел. Нежные черты его лица увядали по-женски скоро, и еще до сорока он стал похож на старуху. Тонкие губы вечно поджаты, нос заострился и придавал ему сходство с хищной птицей. Его романы «на стороне» с появлением Сашки Арсена почти не трогали. Однако князь не представлял больше интереса для случайных залетных юнцов, в основном армейских, и ожидать ласки от кого-нибудь, кроме Арсения, ему не приходилось. Поэтому с каждой новой морщинкой, с каждым годом присутствие мальчика в доме тяготило и раздражало его. Изволь ждать, пока этот щегол уснет, и только потом предавайся своим утехам. Арсений жестко стоял на этом правиле, страшно боялся выдать сыну тайну их любви.

Старость бередила страсть — последнюю, безнадежную, неутолимую. Николай давно подумывал, куда бы сбагрить мальчишку, чтобы не мешал ему. Собственно, утруждать себя раздумьями не было нужды. Сашка с восторгом взирал на военных, бывавших у князя в гостях, бредил военной службой. Все данные позволяли ему занять подобающее место в строю. Мальчик был рослый и крепкий. Оставалось решить, куда его направить и под какой фамилией.

Арсений сначала чуть не взвыл от условия князя — в столице отправить мальчика в полк. Налимов, хитро сощурившись, предложил выспросить у Саши, что он думает по этому поводу, и, не дав Арсению опомниться, тут же позвал его. Новость привела Сашу в неописуемый восторг. Тогда нареченный отец смягчился, хотя и загрустил сильно.

На следующий день князь переписал завещание, выделив в нем Саше третью часть всех своих капиталов и небольшую деревеньку, выигранную им как-то в карты, — далековато от его владений, в Воронежской области. Деревня называлась Лавровкой, поэтому фамилию Саша получал вполне благозвучную — Лавров. Арсений, сраженный щедростью своего друга и благодетеля, принялся укладывать вещи и исправно ублажать князя по ночам.

Арсению и невдомек было, что, как только дверь за ним закрылась, Налимов разорвал бумаги, приказав нотариусу переписать все, вычеркнув завещанные деньги, и, поразмыслив, оставил все-таки Саше деревню, которая была ему без надобности…

В Санкт-Петербург въезжали ранним утром. Алисе казалось, что она вовсе не спала в эту торжественную ночь. Предстоящая встреча с бабушкой делала ее почти больной. Она не знала названия нахлынувшим чувствам, потому что никогда раньше не испытывала ничего подобного. Ей чудилось, что сердце в груди у нее раздулось до немыслимых размеров, и если она сделает еще хоть один только вдох, оно непременно лопнет. Ей было необыкновенно весело, но в глазах почему-то стояли слезы, мешавшие лучше разглядеть убогие хижины, мимо которых они проезжали.

Дети, воспитанные в обычных семьях, где есть и мать, и отец, и еще куча сестренок и братишек, могли бы сообразить, что такое обычно называют счастьем. Для этого нужно было прожить десять лет подкидышем в монастыре, с пеленок готовиться к ненавистной участи монашенки, а потом получить вдруг сразу все: родных, родину, дом, и это самое, когда больно дышать…

Карета, подпрыгивая, покатила по улице, выложенной булыжником, а по обе стороны от нее выросли как из-под земли удивительно красивые дома. Екатерина Васильевна проснулась, сладко зевнула и перекрестила рот.

— Ну вот, Лисонька, приехали, — сказала она с легкой грустью, которой девочка совсем не придала значения.

Она забросала няню вопросами обо всем, что ей удалось увидеть из окна, и та, полупроснувшись, отвечала вяло и неуверенно. Теперь они ехали по какой-то уж совсем невообразимо широкой улице, и Екатерина Васильевна, поглядывая на девочку опять-таки с непонятной грустью, принялась рассказывать о слоне, которого привезли в холодный Санкт-Петербург и специально для его прогулок построили этот проспект таким широким.

— Он, собственно, так и называется — Слоновый проспект.

— А слон, слон, — заволновалась Алиса, — мы увидим слона? Его выведут на прогулку? Какой он? С дом?

— Слона давно уже нет, — отрезала Екатерина Васильевна. — Давай-ка выйдем.

Они выехали на площадь, Алиса увидела огромную прекрасную церковь и по привычке перекрестилась. Что-то больно щелкнуло у нее в груди. Она снова посмотрела на церковь и более пристально — на няню. Но та упорно отводила глаза.

Карета теперь медленно ехала мимо цветущих акаций, приближаясь к красивому дому. Алиса так и ахнула. Должно быть, бабушка ее очень состоятельная и важная дама, коли живет в такой роскоши. Восемь ионических колонн, подпирающих фронтон… Дом был широким. Два его крыла раскинулись вправо и влево, образуя полукруг, подобно рукам, готовящимся к крепким объятиям.

— Не спеши, — приказала няня.

Но Алиса вприпрыжку уже неслась к парадному подъезду, заливаясь звонким смехом. Никто не вышел им навстречу, но ведь никто и не знал точно времени их прибытия. Наверно, бабушка почивает еще, время раннее. Каково же будет ее удивление и какова радость…

Алиса подняла голову вверх и в одном из окон отчетливо увидела лицо молоденькой девушки. На ней было белое, платье с зеленым передником. Девушка смотрела на Алису без всякого интереса. Кто она? Служанка? Родственница? Гувернантка?