Эректус - Ксавье Мюллер

Остановившись перед слоненком, она присела на колени. Анне необходимо было прикоснуться к животному, чтобы убедиться в его реальности. Она медленно потянулась к нему рукой. В ее голове промелькнула картинка, когда Армстронг впервые ступил на Луну. Ее пальцы преодолели расстояние в дюжину сантиметров, которое приравнивалось к десяти миллионам лет. Безразличный к ее присутствию, гомфотерий оставался спокойным. В отличие от африканских слонов, у него не было бугорка на макушке черепа. Палеонтолог слегка провела рукой по его шероховатой серой шкуре, затем немного усилила нажатие. Она на ощупь смогла почувствовать сердцебиение. Затем ее рука скользнула к сверхкомплектным бивням, задержавшись на мгновение, прежде чем к ним дотронуться. Ведь это движение могло бы дорого ей стоить.

Карвальо присел рядом с ней. Он с видимым восхищением рассматривал сероватый кожный покров. Анна спросила вполголоса:

– Что такое?

– Инфекция, которая привела к преобразованию, сопровождалась серьезными язвами. Проверяю, остались ли от них следы.

– И что?

– Не вижу ни одной язвы.

Абикер, стоявший позади них, тихонько подтвердил:

– Я же вам говорил, что он выздоровел.

– Да, словно инфекция просто исчезла.

– Это вас удивляет?

– Не совсем. Но эта стабилизация – необязательно хорошая новость.

– Единственная вещь, в которой я уверена, – вмешалась Анна, – это то, что Четырехбивневый действительно является гомфотерием.

– Вы в этом полностью убеждены?

Карвальо внезапно посерьезнел, даже скорее помрачнел.

– На все сто, если полагаться на строение тела, но я всего лишь палеонтолог, а не биолог. А что показывают образцы крови? Вы же должны были провести анализы, не так ли?

– Конечно. На данный момент исследования показывают, что его ДНК значительно отличается от ДНК слона, именно поэтому мы обратились к вам.

– Черт побери, Лукас! Вы представляете! Мы с вами рассматриваем доисторическое животное во плоти! – выкрикнула Анна, отчего толстокожий встал на ноги, тотчас заставив их попятиться. Слоненок издал громовой рев и, хлопнув ушами, прогнал облако мошек, а затем отошел от них на несколько метров, чтобы улечься под деревом.

Компания из двух мужчин, женщины и мальчика с восхищением наблюдала за животным из пикапа.

Во время званых ужинов, когда приглашенным становилось известно, что Ян Лебел совершал глубокие погружения на борту сверхмалой подводной лодки, его всегда одаривали потоком одних и тех же вопросов. Как вы себя чувствуете на глубине тысячу метров под водой, заточенным в консервной банке? А если приспичит? Вдруг какая-то неполадка? Представляю, как вы там до смерти напуганы. Собеседники непременно считали его мизантропом, когда слышали в ответ: «О, знаете, это ненамного страшнее, чем застрять в парижской периферии в час пик», но зато это был удобный способ, чтобы отделаться от докучливых личностей на остаток вечера.

Любящим людям Ян рассказывал о неописуемом головокружении, которое он чувствует перед тем, как погрузиться в коричневую глубину, в тишину, прерываемую сигналом радара, об охватывающем чувстве удушья, которое смешивается с необычным ощущением того, что вы находитесь где-то далеко, там, где не может выжить ни одно наземное существо. Он пытался описать пустоту морских глубин, а также ошеломляющее чувство, возникающее при наблюдении за такими явлениями, как «черные курильщики» – вертикальные столбы темной, богатой минералами горячей жидкости, произрастающие из океанического дна, которые напоминали ему гигантские сигареты. Иногда Ян с иронией замечал, что по виду они не слишком отличались от гадости, которую курильщики отправляли себе в легкие.

Прошло уже два месяца с тех пор, как Ян нырял в Тихом океане в районе подводного вулкана Куласи вместе с коллегой Люси. Погружения стали казаться ему длинными. Он почесал голову, потянулся и пошевелил ногами, тщетно борясь с затекшими суставами.

Генетика наградила его мощной комплекцией, которая, по правде говоря, абсолютно не подходила для того, чтобы складываться вдвое внутри «Наутилуса», сверхмалой подводной лодки. К тому ж Ее Величество Природа была не единственной виновницей его крепкого телосложения. Ян, сын проводника по высокогорьям, родился в Гренобле и часть детства провел, лазая по вершинам в Изере[6]. В шестнадцать лет он выглядел как настоящий альпинист и сноровкой превосходил самых опытных в этой сфере. Он умел читать местность, двигался, как кошка, и желал покорить первые 8 000. Яну больше было не интересно покорять местные вершины. В семнадцать лет он был абсолютным чемпионом Франции в своей категории и готовился завладеть мировым титулом. Спонсоры начали интересоваться многообещающим юным спортсменом. В то время для парня не имело ничего большего значения, чем восхождение на пик. Но его мечта рухнула одним праздничным вечером, который он проводил в семейном загородном доме. Опьяненный успехом и желая похвастаться, этот чудо-ребенок вздумал вскарабкаться на северную крышу-пик с фасада дома. Ян взобрался наверх, но неожиданно у него соскользнула нога… Глупейшего падения не придумаешь. С высоты восемь метров. От силы удара левая бедренная кость раздробилась, а вместе с ней и его мечты. Спустя шесть месяцев реабилитации Ян был вынужден выбрать другой путь, в смысле профессиональный, и с растерзанной душой парень записался на биофак. Поскольку отныне горы для него являлись запретом, Ян остановился на океанографических исследованиях, выбрав наиболее удаленную профессию от прошлого увлечения. С тех пор, как только происходило что-то плохое в его жизни, Яна начинала глушить горечь. Однако, по крайней мере, он понял одну вещь: чтобы достичь цели, недостаточно видеть ее, и это «правило гор» действовало и в любви.

Впрочем, в последние дни Анна не покидала его мысли. Яну не терпелось ступить на твердую землю, чтобы все обдумать и расставить точки над «i». Он отдавал себе отчет в том, что они находились на этапе кризиса, и точно решил, что больше не будет за ней бегать. Ее одержимость работой и туманные теории отстраняли их друг от друга, и Ян был сыт по горло тем, что при малейшей возможности ему приходилось отправляться то в Африку, то в пустынную зону Китая или затерянный уголок Узбекистана, чтобы просто насладиться присутствием Анны… Уже слишком давно он не выбирал место отпуска по собственному желанию, а отправлялся туда, куда скажет Анна, и крайне редко оно оказывалось привлекательным. Их влюбленные будни сократились к разговорам по скайпу, украденным у его команды дням, сорванным проектам… Напрасно он страдал без нее. Ян начал воспринимать любовь как наваждение, нечто фальшивое и некую все более и более мучительную обязанность. Верность, которая была между ними очевидной, начинала его тяготить. Не то чтобы Яна действительно кто-то соблазнял, просто он больше не понимал смысла их отношений. К чему клясться в вечной любви, если они проводили вместе три месяца из двенадцати, не имея возможности что-либо долгосрочно планировать? Если они не могли друг на друга положиться и созванивались не тогда, когда чувствовали, что соскучились, а когда находили подходящее время и при условии более-менее стабильного интернет-подключения?